Словарь символов Шекспира

Корпус творчества Шекспира, кто бы ни скрывался под этим именем, в определенном смысле представляет собой северную Библию, которая как зеркало отражает еврейскую и греческую – часто резко, с суровым юмором и даже сарказмом. Хотя явные цитаты из Писания встречаются у Шекспира редко, многие мысли и сюжетные повороты развивают библейские идеи.
В данном компендиуме-симфонии цитаты распределены по рубрикам на основе символических истолкований. Они проводятся в рамках теологических категорий, преимущественно библейской традиции, хотя и восточных учений тоже. Ведь все настоящие тексты говорят только о Нем, отражают Его лики – независимо от имен, больших и маленьких букв. Соответствующие числа отражают высшую сакральную математику.
Некоторые цитаты дублируются в разных разделах. Детальных ссылок не приводится, поскольку источник легко найти по поиску в Сети. Прозрение, наступающее при чтении, можно при желании использовать для собственного творчества.
Разумеется, каждая цитата может быть снабжена подробным толкованием, но объем, силы и время ограничены. Здесь помощь могут оказать читатели.
**
- Как, история без Бога, но также не бывает! - Потом я спохватился: - А ведь верно, о Боге, как я теперь вижу, моя история и в самом деле ничего не говорит. Не могу понять, как такое могло случиться; мне кажется, если бы кто-нибудь нарочно потребовал от меня такую историю, я за всю жизнь ничего не смог бы придумать...
- Не нужно из-за этого огорчаться, - я так думаю, никто не может знать, есть ли в истории Бог, пока не дослушает ее до конца.
(Райнер Мария Рильке. Рассказы о Господе Боге)

Познание себя

Множество

Вычисление

Четверка

Шестерка

Перемены

Теология

Отец и сын

Мать и сын

Созерцание

Спасение

Жнецы, жатва

Бодхисаттва

Две жены

Антихрист

Воскресение

Йога и тантра

Причастие

Преисподняя

Преображение

Жемчужина

Вознесение

Искушение

Апостолы

Прощение

Отречение

Апокалипсис

Обвинения

Блудница

Предание

Белизна, бледность

Чаша (Гефсимань)

Завет

Познание себя

Но где я грусть поймал, нашел иль добыл.
Что составляет, что родит ее, -
Хотел бы знать!
Бессмысленная грусть моя виною,
Что самого себя узнать мне трудно.

- Образ мыслей у вашего герцога?
- Больше всего он старался познать самого себя.

Я не решаюсь в этом сознаться, чтобы мне не пришлось притязать на равное с ним совершенство; знать кого-нибудь вполне - это было бы знать самого себя.

Я прочту довольно,
Коль загляну в ту подлинную книгу,
Где значатся мои грехи, - в себя.

Ты с ним давно знаком; и, будь уверен,
Он отстранился от тебя не дальше,
Чем хочет осторожность.

Ты говори со мной,
Прошу тебя, как с собственною думой,
Как если б размышлял, и худшим мыслям
Дай худшие слова.

Безвинен в краже тот,
Кто сам себя у гибели крадет.

Могу ль уйти, когда я сердцем здесь?
Вернись назад, тяжелый прах, найди
Свой центр.

О ты, природа, мать всего живого,
Ты, чье неисчерпаемое чрево
И грудь неистощимая рождают
И кормят все живое на земле,..
Даруй же ненавистнику людей
Из глубины твоей неизмеримой
Один ничтожный корень.

Будь только случай, я найду,
Где скрыта истина, хотя б она
Таилась в центре.

Однако разум поборол природу,
И, с мудрой скорбью помня об умершем,
Мы помышляем также о себе.

Ведь я пришел сюда вооруженный
Против себя же самого.

Если вы можете отделить себя от ваших неприличий, вы - желанный гость в этом доме.

Что еще могло бы,
Коли не смерть отца, его отторгнуть
От разуменья самого себя,
Не ведаю.

О друг, какое раненое имя,
Скрой тайна все, осталось бы по мне!
Когда меня в своем хранил ты сердце
То отстранись на время от блаженства,
Дыши в суровом мире, чтоб мою
Поведать повесть.

Единый

Две половины у меня: одна
Вся вам принадлежит; другая - вам...
Мне - я сказать хотела; значит, вам же, -
Так ваше все!

Ни с летним днем, ни с зимним я не схож:
Во мне одновременно можешь встретить
И солнца свет и тучу снеговую.

Живя в тюрьме, я часто размышляю, -
Как мне ее вселенной уподобить?
Но во вселенной - множество существ,
А здесь - лишь я, и больше никого.
Как сравнивать? И все же попытаюсь.
Представим, что мой мозг с моей душой
В супружестве. От них родятся мысли,
Дающие дальнейшее потомство.
Вот племя, что живет в сем малом мире.
На племя, что живет в том, внешнем, мире,
Похоже удивительно оно:
Ведь мысли тоже вечно недовольны.
Так, мысли о божественном всегда
Сплетаются с сомненьями, и часто
Одна из них другой противоречит;
Здесь, например, "Придите все", а там -
"Ко мне попасть не легче, чем пройти
Верблюду сквозь игольное ушко".
А мысли о смиренье и покое
Твердят о том, что в рабстве у Фортуны
Не первый я и, верно, не последний.
Так утешается в своем позоре
Колодник жалкий - тем, что до него
Сидели тысячи бродяг в колодках…
В одном лице я здесь играю многих,
Но все они судьбою недовольны.
То я - король, но, встретившись с изменой.
Я нищему завидую. И вот,
Я - нищий. Но тяжелые лишенья
Внушают мне, что королем быть лучше.
И вновь на мне венец.

Мне согревает горестную душу,
Что я могу сказать ему в лицо;
"То сделал ты".

Но если наказание - в руках
Того, кто сам причастен к злому делу
И кто не может быть наказан нами…

Что ж, "иные родятся великими, иные достигают величия, а иным величие швыряется". Я тоже, сударь, участвовал в этой интерлюдии, в качестве сэра Топаса, сударь; но это все едино.

Державный Цезарь, обращенный в тлен,
Пошел, быть может, на обмазку стен.
Персть, целый мир страшившая вокруг,
Платает щели против зимних вьюг!

Я властен
Желанью следовать. Моим правам
Советы не нужны: моя лишь милость
Их требует, но если вы - в безумье ль,
Притворно ли - не в силах, не хотите
Всю истину принять, как я, - то знайте:
Советов мне не надо; это дело -
Его потери, выгоды, свершенье -
Все лишь в моих руках.

Я - больше, чем король!
Я был король, - мне подданные льстили;
Я - подданный, и вот - король мне льстит.
Я так велик, зачем же мне просить?

Все услуги наши,
Хотя бы даже их вдвойне удвоить,
Ничтожны перед широтой и глубью
Тех почестей, которыми монарх
Покрыл наш дом.

Мужчина ль ты? По виду - да, мужчина,
Но женские ты проливаешь слезы
И действуешь, как неразумный зверь.
О, женщина, во образе мужчины,
В двух видах зверь! меня ты изумляешь…
Что восстаешь ты на свое рожденье,
На небо, землю, - так как все они
В тебе слились, и ты намерен разом
Расторгнуть их тройной союз. Стыдись!
Позоришь ты свой образ и свой разум,
Свою любовь

Равно, как я, и полагаю, - все.
Но как бы неокрепшее единство
Не показалось скрытою враждой:
Большой отряд не возбудил бы толков.

Мы все трое поддельные;
а ты - то, что есть.

Едва ли мы останемся друзьями,
Коль не достигнем в действиях единства.
И если б знал я, где найти тот обруч,
Который мог бы снова нас скрепить, -
Его искать пошел бы на край свеча.

Под эти звуки, друг, дай руку мне
И укачаем грезящих во сне.
Опять с тобою мы друзья вполне.

Корделия, подобным жертвам боги
Возносят сами фимиам. Мы вместе!
Чтоб разлучить нас, им пришлось бы с неба
Пылающую головню достать
И, как лисиц, нас выкурить.

Король, взгляни сюда - перед тобою
Обиженный тобой миланский герцог.
Я - Просперо. Не бойся, я не призрак
И это докажу, обняв тебя.

Так жимолость сплетается с вьюнком;
Так повилика нежно окружает
Перстнями кряжистые пальцы вяза.
О, я люблю тебя, люблю безумно!

- Ты, когда-то столь достойный,
Попавший в сети гнусного раба,
Что о тебе сказать?
- Все, что угодно.
Скорей всего, что я - убийца честный:
Я действовал из чести, не из злобы.

Вас, кто предпочесть способен
Опасное лекарство верной смерти, -
Немедля вырвите язык толпе,
Чтоб не лизала сладостной отравы.
Иначе унижение сената,
Заставив смолкнуть здравый смысл, разрушит
Единство, без которого нет власти.

Тот еретик, кто на кострах сжигает,
Не те, кто в них горит.

Пусть мне они грозят колесованьем
Иль смертью под копытами коней;
Пусть друг на друга десять скал Тарпейских
Нагромоздят, чтоб я не видел дна
Пред тем, как буду сброшен, - все таким же
Останусь с ними я.

Прощай. В самой разлуке будем вместе.
Оставшись здесь, уходишь ты со мной,
Я, отплывая, остаюсь с тобой.
Так в путь!

Оттого лишь
И слезы ваших глаз, и сердца боль,
Что нас покинул ваш супруг, король;
Все прочее - одно воображенье:

Иль имя короля не больше стоят,
Чем сорок тысяч прозвищ и имен?

Лишь именем своим ты враг мне, но
Сам по себе ты вовсе не Монтекки.
Монтекки... но что значит это имя?
Оно ведь - не рука и не нога,
Оно - не часть какая-либо тела.
О, выбери себе другое имя;
Что в имени? Как розу ни зови -
В ней аромат останется все тот же:
Так и Ромео с именем другим
Останется все так же совершенным.
Расстанься же ты с именем своим,
Ромео, и, взамен за это имя,
В котором нет твоей и части, всю
Меня возьми!
- Ловлю тебя на слове.
Лишь назови меня своей любовью -
И заново я буду окрещен
И навсегда свое утрачу имя.

Множество

У каждой существующей печали -
Сто отражений. Каждое из них
Не есть печаль, лишь сходно с ней по виду.
Ведь в отуманенном слезами взоре
Дробится вещь на множество частей.

Видали вы,
Как люди самых разных положений,
Как все умы - убогие, пустые,
И острые, и злобные - стремятся
Служить Тимону? Он богат несметно
И так приветлив, добр, великодушен,
Что всех к нему влечет, без исключенья

Но для меня
Вселенная кондитерской являлась:
Так много языков, сердец и глаз
И уст служили мне, что я не знал
Куда девать их; был покрыт я ими,
Как дуб - листвой; но дунул зимний ветер, -
И листья разлетелись. Одинокий,
Нагой оставлен я на волю бурь;
И на меня, кто ведал лишь добро,
Легло все это бременем тяжелым.

В войсках отца опора вашей власти:
Мы целое воссоздадим из части.

Знайте: если б дело
Шло лишь о смерти этой плотской формы,
В которой Марций заключен, то я
Скорее дал бы раздробить ее
И прах развеять, чем...

Если кто-нибудь разделит минуту на тысячу частей и опоздает в любовных делах на одну частицу этой тысячной части, - можно сказать, что Купидон хлопнул его по плечу, но я поручусь, что сердце его не затронуто.

Жизнь каждого должна
Всей крепостью и всей броней души
Хранить себя от бед; а наипаче
Тот дух, от счастья коего зависит
Жизнь множества. Кончина государя
Не одинока, но влечет в пучину
Все, что вблизи: то как бы колесо,
Поставленное на вершине горной,
К чьим мощным спицам тысячи предметов
Прикреплены; когда оно падет,
Малейший из придатков будет схвачен
Грозой крушенья.

Я не хочу
Того, что кажется. Ни плащ мой темный,
Ни эти мрачные одежды, мать,
Ни бурный стон стесненного дыханья,
Нет, ни очей поток многообильный,
Ни горем удрученные черты
И все обличья, виды, знаки скорби
Не выразят меня; в них только то,
Что кажется и может быть игрою;
То, что во мне, правдивей, чем игра;
А это все - наряд и мишура.

О власть! О сан! Мильоны глаз фальшивых
Следят за вами; тьма неверных слухов,
Противоречий вслед ползут за вами;
И тысячи присяжных остроумцев
В вас пищу выдумкам своим находят
И вымыслом терзают злобно вас.

Кто осудит
Порывистость его смятенных чувств,
Когда всему, что скрыто в нем, несносно
В нем пребывать?

Но здесь нас чернь своим числом подавит.
Стоять же пред готовым рухнуть зданьем -
Не мужество, а просто безрассудство.
Уйди, пока толпа не возвратилась
И все, пред чем обычно отступала,
Не смыла, как разлив, плотину.

Однажды возмутились против чрева
Все части человеческого тела,
Виня живот за то, что, словно омут,
Всю пищу поглощает он, а время
Проводит в лени и безделье праздном,
Тогда как остальные члены ходят,
Глядят и слышат, чувствуют и мыслят,
Друг другу помогая и служа
Потребностям и устремленьям общим
Родного тела. Живот неторопливый был разумней
Хулителей своих и так ответил:
"Вы правы в том, мои друзья-сочлены,
Что общий харч, которым вы живете,
Мне первому идет. Но так и надо,
Затем что телу призван я служить
И житницей и лавкой. Не забудьте,
Что соки я по рекам кровяным
Шлю к сердцу во дворец и к трону мозга,
Что по извивам и проходам тела
Все - от крепчайших мышц до мелких жилок -
Лишь я питаю жизненною силой.
Но, добрые друзья мои, Хоть всем вам и не видно,
Чем каждый в одиночку мне обязан,
Я вправе заключить, что отдаю
Вам лучшую муку и оставляю
Лишь отруби себе.

Лорды и вельможи не дают мне быть одному дураком; если бы я взял монополию на глупость, они постарались бы отнять у меня часть ее, да и дамы тоже не позволят мне одному быть дураком: каждому хочется урвать кусочек.

Рекулеса я сыграл бы на редкость или этакую роль, где кошку рвут в клочки, так что все трещит.

Имей я столько глаз и языков -
Небесный свод бы треснул!

Будь каждое твое желанье чревом,
Имела бы ты миллион детей.

Так велено судьбою: тот, кто верен,
Средь миллиона лживых душ затерян.

Да, сударь, быть честным при том, каков этот мир, - это значит быть человеком, выуженным из десятка тысяч.

Вот так теснится глупая толпа
Кругом того, кто в обморок упал:
Помочь ему желая, отнимает
Тот воздух, что его бы оживил.
Так чернь бежит к любимому монарху,
Кругом толпится ревностно и льстиво,
И грубая и шумная любовь
Скорей на бунт похожа.

И много чад произвела она
И на своей груди затем вскормила.
В их качествах и свойствах много благ,
И чем-нибудь полезны все творенья;
Есть много сил в растениях, травах,
Все разное имеют назначенье.

Ночь темная, приди, дай мне Ромео.
Когда же он умрет, возьми его
И раздроби на маленькие звезды

Сам

Он хорошо делает, что препоручает себя сам; ничей язык не сделал бы этого за него.

- Похожим на тебя? Тогда б отверг
Я сам себя.
- Ты сам себя отверг,
Еще когда ты был самим собою.

Любовь своих друзей я измеряю
Моею собственной любовью к ним.

Ты так много раздаешь, Тимон, что, боюсь, скоро отдашь сам себя под закладную.

Я не стану бранить ни одно живое существо в мире, кроме себя самого, за которым знаю больше всего недостатков.

Сам над собою был я господином,
Теперь я - раб. Меня в нору загнали,
А остров отняли!

Как! Сам я должен размотать пред всеми
Клубок своих безумств?

Все, что мне полагается сказать, - это сказать вам, что фонарь – это луна; что сам я - человек на луне; этот терновник - мой терновник.

Если когда-нибудь тебя свяжут твоими собственными лентами и высекут, ты узнаешь, что значит гордиться своими связями. Я не прочь продолжать с тобой знакомство, вернее, изучать тебя, чтобы, когда поймают тебя с поличным, я мог заявить: "Мне этот прохвост известен".

Ведь если Гамлет разлучен с собою
И оскорбляет друга, сам не свой,
То действует не Гамлет; Гамлет чист,
Но кто же действует? Его безумье.
Раз так, он сам из тех, кто оскорблен;
Сам бедный Гамлет во вражде с безумьем.

И если взор я обращу к себе,
Окажется, что я изменник тоже:
Я дал свое согласие на то,
Чтоб с короля сорвать его порфиру,
Власть ввергнуть в рабство, обесчестить славу
И государя в смерда превратить.

О, бедное живое существо,
Сокрытое в гробнице с мертвецами!

Моя маленькая особа устала от этого большого мира.

И наша близость к королю приблизит
К нам злобу тех, кто от него далек.

Я клянусь, что герцога люблю,
Как самого себя!

Твой отец
Был дорог мне; себе же всякий дорог;

Но главное: будь верен сам себе;
Тогда, как вслед за днем бывает ночь,
Ты не изменишь и другим.

Не нужно вовсе клятв;
Иль, если ты желаешь дать мне клятву,
То собственным прекрасным существом
Клянись; ты - мой божественный кумир.

Я метил в высшего… Я хочу
Ломать вам сердце; я его сломаю,
Когда оно доступно проницанью,

Я разумел себя: во мне, я знаю,
Так, привились все облики порока,
Что, дай им ход, и черный ваш Макбет
Предстанет чище снега, и страна
Сочтет его ягненком по сравненью
С моей безбрежной скверной.

Меня измучить бедами, обрушить
На голову мою позор и боль,
Зарыть меня по губы в нищету,
Лишить свободы и отнять надежду -
Я отыскал бы где-нибудь в душе
Зерно терпенья. Но, увы мне, стать
Мишенью для глумящегося века,
Уставившего палец на меня!
И это я бы снес; легко бы снес.
Но там, где я мое лелею сердце,
Там, где я жив или безжизнен вовсе,
Где бьет родник, дающий не иссякнуть
Моей реке, - отвергнутым быть там!
Или чтоб он колодцем стал, плодящим
Поганых жаб! Тут омрачи свой лик,
Терпенье, розоустый херувим,
Тут стань страшнее ада!

- Ты - пристав, стало быть, представляешь особу самого принца. Если принца ночью встретишь, ты и его можешь задержать.
- Нет, ей-богу, этого он, мне думается, не может.
- Ставлю пять монет против одной! Всякий, кто знает судебные у_с_ы_н_о_в_л_е_н_и_я, скажет тебе: можешь, но только с согласия его высочества.

Я, впрочем, не ручаюсь. Сам себя
Могу я опровергнуть.

Анатта (отсутствие Я)

Бывает иногда,
Что облако вдруг примет вид дракона,
Что пар сгустившийся напоминает
Медведя, льва иль крепостную стену,
Нависшую скалу иль горный кряж,
Иль синеватый мыс, поросший лесом.
Так воздух нам обманывает зренье.
Ты в сумраке вечернем наблюдал
Такие чудеса?
Перед тобою - конь, и вдруг мгновенно
Он в облаках теряет очертанья
И, как вода в воде, неразличим...
И я теперь - такой же зыбкий призрак.
Еще Антоний я, но этот образ
Теряется.

Напрасно мы, раз он так величав,
Ему являем видимость насилья;
Ведь он для нас неуязвим, как воздух,
И этот жалкий натиск - лишь обида.

Эта прекрасная храмина, земля, кажется мне пустынным мысом; этот несравненнейший полог, воздух, видите ли, эта великолепно раскинутая твердь, эта величественная кровля, выложенная золотым огнем, - все это кажется мне не чем иным, как мутным и чумным скоплением паров. Что за мастерское создание - человек!.. А что для меня эта квинтэссенция праха?

Я болен, но, оставшись,
Вы не поможете: кто людям чужд,
Тем люди не нужны. Я плохо болен,
Коль рассуждать могу. Мне дом доверьте,
Себя лишь украду я; смерть моя -
Пустая кража.

Служа ему, я лишь себе служу;
Бог мне судья, - не по любви и долгу,
А лишь под видом их - в своих же целях.
Ведь если я примусь являть наружу
В моих поступках внутреннюю сущность
И облик сердца, я в конце концов
Начну его носить на рукаве,
Чтоб расклевали галки. Я - не я.

Доброе имя, доброе имя, доброе имя! О, я утратил мое доброе имя! Я утратил бессмертную часть самого себя, а то, что осталось, - звериное.

И вспоминаю
Я снова, что развенчан Болингброком
И стал ничем. Но, кем бы я ни стал, -
И всякий, если только человек он,
Ничем не будет никогда доволен
И обретет покой, лишь став ничем.

Да, нет... Нет, да... Ведь я - ничто. В ответ,
Чтоб вышло "да", я отрекусь от "нет".
Итак, смотри, как сам себя я свергну! -
С главы сниму я непосильный груз,
Из сердца вырву царственную гордость
И выпущу из рук тяжелый скиптр.
Пусть я, кто стал ничем, стал неимущим,
Ничем не буду удручен в грядущем;

Тело у короля, но король без тела. Король есть вещь... Невещественная.

Он крикнул,
Что нет Кориолана, что отрекся
Он от своих прозваний и пребудет
Без имени, пока себе другого
В огне пожаров гибнущего Рима
Не выкует.

- Посмотрите в воду - и вы увидите его.
- Я увижу там свою собственную особу.
- Которую я считаю или шутом, или нулем.

Ничто, пустота, шунья

- И сам ты кто?
- Ничто; когда я что-то,
Мне б лучше быть ничем.

Пар и кипяток -
Вот сущность ваша.

- А ты можешь из ничего что-нибудь сделать, дяденька?
- Нет, дружок, из ничего не выйдет ничего.
- Прошу тебя, объясни ему, что подобные же доходы он получает и со своей земли.

Нет, сударь, для меня не все - ничто; но, по совести говоря, сударь, вы для меня - ничто; и я, сударь, был бы рад, если бы это могло сделать вас невидимым.

Я не думаю, чтобы он был карманный вор или конокрад, но, что до честности в любви, - мне кажется, он пуст, как опрокинутый кубок или как выеденный червями орех.

И люди,
Покинув город, ринулись к реке.
Вмиг опустела рыночная площадь,
Где восседал Антоний. И остался
Наедине он с воздухом, который
Помчался б сам навстречу Клеопатре,
Будь без него возможна пустота.

Земля рождает пузыри, как влага.
Они - такие. Где они? Исчезли.

некую пенистую смесь, с помощью которой они выражают самые нелепые и вымученные мысли; а стоит на них дунуть ради опыта - пузырей и нет.

Жить в сновиденье (как возможно это?),
Из вымысла - действительность творить...
С "ничем" в одно сливаться;

Ничего не осталось, чтобы подтрунить над собственной ужимкой?

Он мной забыт; и лучше б мысль его
Была пустым листом, чем мною полной!

Предчувствие мое - ничто? Быть может.
Но страшное ничто гнетет и гложет…
Мое ничто само рождает горе,
Как будто бы в моем ничто есть нечто
И буду им я скоро обладать.
Я знаю лишь, что ждет меня страданье.
Хотя не знаю для него названья.

Себя считая за ничто, и тут
Похвастал я, сказав, что ничего
Я не имею, - должен бы сказать я,
Что меньше я имею, чем ничто.
Себя всего я другу заложил,
А друга - злейшему его врагу

Адам

- Сперва со мной ты ласков был и добр,
Ты вкусным угощал меня напитком,
Ты научил меня, как называть
И яркое и бледное светила,
Которые нам светят днем и ночью,
И я тебя за это полюбил,
Весь остров показал и все угодья:
И пастбища, и соляные ямы,
И родники... Дурак я! Будь я проклят!..
- Ты лживый раб!
С тобой добром не сладишь, только плетью.
Сначала я с тобою обращался,
Хоть ты животное, как с человеком.
Ты жил в моей пещере. Но потом
Ты дочь мою замыслил обесчестить!

Из жалости я на себя взял труд
Тебя учить. Невежественный, дикий,
Ты выразить не мог своих желаний
И лишь мычал, как зверь. Я научил
Тебя словам, дал знание вещей.
Но не могло ученье переделать
Твоей животной, низменной природы.

За верность кара
Внушила мне измену.

Ты видом милость заслужил мою;
Ты мой. Не знаю почему, зачем, -
Я говорю: "живи". Не господину
Обязан этим ты.

Так! Ты не хочешь слушать? И не надо.
Запру я вход тебе на небеса.

Один

Столь прекрасной
Наружностью и сущностью один
Он наделен.

Я осудил весь мир без исключенья!
Есть честный человек, я признаю,
Но лишь один - не ошибитесь, боги, -
Единственный!

Господин мой славный,
Весь мир - лишь звук один! Когда бы вы
Могли его отдать в одном дыханье,
Вы скоро с ним расстались бы.

Один и тот же
Язык что хочет может возвестить:
И смертный приговор и милосердье,
Закон склоняя пред своею волей,
И правдой и неправдою вертя
По прихоти своей.

Промежуток мой;
Жизнь человека - это молвить: "Раз".

- Ну, а скажите, сколько времени вы захотите владеть ею после того, как ее получите?
- Вечность и один день.
- Скажите: "один день" без "вечности".

Один лишь я - все дочери отца,
Все сыновья его...

Кто одинок в страданье - страждет вдвое,
Повсюду видя счастие чужое.

- Плохо упали его кости: одно очко. Ведь он один.
- Даже меньше очка. Ведь он умер. Он - ничто.

Ведь рану нанесли
Нам всем, и ты один ее не сможешь
Перевязать.

Зачем ты хочешь,
Чтоб я своей природе изменил
И мягче стал? Уж лучше пожелай
Мне быть таким, каков я есть.

Изменник здесь: он сам. Он честь свою,
И королевы, и надежды - принца,
И дочери - дал в жертву клевете,
Что всех мечей острее, и не хочет
(И все проклятье в том, что невозможно
Его заставить) вырвать с корнем прочь
То подозренье, что настолько ж гнило,
Насколько прочен дуб иль камень.

Я слышал, как ты однажды читал монолог, но только он никогда не игрался; а если это и было, то не больше одного раза

Мерцанье звезд... Стоит глухая ночь.
Холодный пот. И дрожь. Ужель боюсь я?
Кого, себя? Здесь больше никого.
Я это – я. И сам себе я друг.
Здесь есть убийца? Нет... Есть: это я.
Тогда бежать!.. От самого себя?
Я отплачу!.. Как, самому себе?
Увы, себя люблю я. Но за что?
За то добро, что сам себе я сделал?
О нет, скорее на себя я зол
За мной самим содеянное зло!

Как верно то, что я хочу победы
На бранном поле, так же верно то,
Что каюсь я и что стремлюсь к добру.
Да сгину я от самого себя.

- Не Цезарь сверг Антония. Антоний
Сам над собой победу одержал.
- Конечно, так. Антония осилить
Один Антоний мог.

Одно кольцо - мне тысяча свидетельств.

- Его приму охотно одного,
Но - никого из свиты.

Один лишь шут, который тщетно хочет
Боль сердца отшутить.

Будь двое лишь, кого судьба любила
И вместе ненавидела, - то вот
Один из них.

Для истины не нужно стольких клятв;
Один обет ей нужен, но правдивый.

Забудь о бедах, - заклинает Цезарь, -
И помни лишь одно: что Цезарь он.

Я бы хотел, чтобы все были одного образа мыслей, и хорошего образа мыслей. О, это было бы гибельно для тюремщиков и для виселиц! Я говорю против своей собственной выгоды, но мое желание сильнее мысли о выгоде.

Вычисление

- Вам отдал власть мою и все богатства
С условием, что при себе оставлю
Сто рыцарей. Ужель принять ты хочешь
Лишь двадцать пять, Регана? Так сказала?
- К тебе я еду.
Ведь пятьдесят - два раза двадцать пять, -
Ты любишь вдвое больше.
- Государь,
На что вам двадцать пять, и даже десять,
И даже пять, где вдвое больше слуг
Приставят к вам?
- И одного не нужно!
- Как знать, что нужно? Самый жалкий нищий
В своей нужде излишком обладает.
(Авраам и Бог)

- Его просил я пожалеть друзей.
Он возразил, что недосуг ему
Перебирать прогнившую мякину,
Разыскивая два иль три зерна,
Что ради них трухи зловонной кучу
Не сжечь - нелепо.
- Два иль три зерна!
Одно - я сам, другие - мать, жена,
Его сынок да этот храбрый воин.
А вы - мякина, гниль, чей смрад взлетает
До самых звезд. Сгорим мы из-за вас

Этот счетовод
К нему назначен - видишь – лейтенантом.

Неужели отсутствующий герцог поступил бы так? Раньше чем он повесил бы человека за то, что тот произвел на свет сотню незаконных ребят, он должен был бы из своего кармана заплатить за прокорм целой тысячи. Он эти, забавы понимает: сам хорошо послужил этому делу, потому склонен к милости.

Двух крестных ты получить при крестинах;
Будь я судьей, прибавил бы десяток;
На виселицу бы тебя они,
А не к святой купели проводили.

Король, мой принц, поспорил, мой принц, что в двенадцать ваших схваток с ним он не опередит вас больше, чем на три удара; он ставит двенадцать против девяти.

- А я к тебе шла на дом. Что же это?
Неделю пропадать! Семь круглых суток!
Двенадцатью четырнадцать часов,
Без милого еще в сто раз длиннейших!
О, что за скучный счет!
- Прости, мой друг.
Меня давил свинцовый груз забот
Все эти дни. Чуть стану посвободней,
Я счет разлуки погашу.

Они, скажу вам, были словно пушки,
Перегруженные двойным зарядом;
Они вдвойне
Удвоили удары по врагу.
Девять девятью седьмиц
Будет чахнуть, бледнолиц.

Мне твой венец палит глаза. А ты,
Второй венчанный лоб, ему под масть.
И третий - тоже. Гнусные старухи!
К чему мне видеть их? Четвертый! Хватит!
Иль эту цепь прервет лишь Страшный суд?
Еще! Седьмой! Я не желаю видеть.
Но вот восьмой; он зеркало несет,
Где видно множество других; иные -
С трехствольным скипетром, с двойной державой*
Ужасный вид!

дочь моя едва вступила в свет,
Ей нет еще четырнадцати лет;
Когда краса еще двух лет увянет -
Для ней пора невестой быть настанет.

Двойка

- Клянусь тебе
Твоими же прекрасными глазами,
Где вижу сам себя...
- Заметьте это!
В моих глазах себя вдвойне он видит -
По разу в каждом... Двойственной душой
Клянись: доверья это стоит!

- Единосердым близость не страшна;
Хоть двое мы, душа у нас одна.
- Такое нерушимое звено
Сковало нас, что сердце в нас одно;
Где с грудью грудь обетом скреплена,
О милый друг мой, там душа одна.

Если разойдетесь
Вы в разные концы, то все равно
Любой из вас останется вдвоем;
И стой отдельно каждый друг от друга,
Архиподлец с ним целое составит.

Прошу обоих вас ко мне на ужин,
И я вам изложу к спасенью путь;
Дни радости он сможет нам вернуть.

Итак, мы с двух сторон венец сей держим.
Он - как колодец, мы - как два ведра,
Что связаны друг с другом общей цепью:
Одно из них пустое, вверх стремится,
Другое тонет, полное водою.
Я полон скорбью и в слезах тону,
А вы легко стремитесь в вышину.

Отец, я вижу - здесь мой долг двоится.

Зло станет правдой, правда - злом.

Нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым.

Ему я счастье муками удвою.

А это двуличный человек, который умел класть присягу на любую чашу весов против любой чаши; сколько он ни совершил предательств во имя Господне, а все ж таки Царства Небесного своим двуличием не достиг.

Не кто другой как он
В былое время вас держал под гнетом;
А вам казалось, будто это я.

И я вложу вам в грудь один поступок,
Который вас избавит от врага
И свяжет с нашим сердцем и любовью,
Затем что жизнь его - для нас болезнь,
А смерть - здоровье.

Сказаны две правды,
Как бы пролог к торжественному действу
Владычества.

Так два усталые пловца, сцепясь,
Друг друга держат.

Стоит лишь возникнуть двум властям,
Как смута проберется в щель меж ними,
Одной другую подорвав.

Да вот, разрежу яйцо пополам и съем его - останутся от яйца две коронки. А когда ты разломал свою корону пополам и отдал обе половины, ты все равно что перенес через грязь своего осла на собственной спине. Мало ума было в твоей плешивой кроне, раз ты снял и отдал золотую корону.

Он там на солнце целых полчаса обучал манерам собственную тень.

Как! Половину свиты отпустить!
Чрез две недели!

Она мне свиту вдвое сократила;

Они, однако, вскоре помирились,
Чтоб двинуться на Цезаря совместно,
Но в первом же бою разбил их Цезарь,
И оба из Италии бежали.

О да, с двумя столпами благочестья,
Поддержкой над пучиной суеты.
Взгляните, - и молитвенник в руке! -
Отличье добродетельного мужа.

Так вас двоих из всех людей избрали - Невинного убить?

Однако, чтоб его подвергнуть казни,
Решили подождать мы вашу милость.
Увы, усердье этих двух друзей
Опередило наши пожеланья.

Бывало, мы, как два искусных бога,
Творили иглами один цветок,
Усевшись рядом на одной подушке,
Одну и ту же напевая песню,
Как бы сливая и тела, и души,
И голоса. Так вместе мы росли,
Как бы двойчатка-вишня, с виду порознь
И все же, хоть раздельные, в единстве;
Две ягоды, но на одном стебле;
Два разных тела - при едином сердце, -
Как рассеченный щит в одном гербе,

Как, двадцать крон? Но двадцать крон я ставлю
На лошадь иль на гончую собаку,
А на жену раз в двадцать надо больше.

Если только два соглядатая на моем лице не врут, то перед нами - зрелище на славу!

Мои глаза расщеплены как будто:
Я вижу все вдвойне.

Глотать я буду воздух на лету,
Мой путь займет лишь два биенья пульса.

О том и речь! О двух врагах смертельных.
От них покоя нет мне, нет мне сна.
Их поручить хочу твоим заботам, -
Двух незаконнорожденных, что в Тауэре.

Ты свой ум разделил на две половинки и роздал их, а себе ничего не оставил.

Разбито сердце, полдуши погибло.

Не все: еще важнейшее осталось.
Кто первый короля найдет (идите
Вы тем путем, я - этим), пусть другого
Зовет немедля.

Теперь у мира две звериных пасти.
И сколько ты им пищи ни бросай,
Одна из них другую загрызет.

ах, что это тут за кровь,
Которою покрыты камни входа?
Зачем лежат здесь два меча в крови,
Здесь, у дверей обители покоя?

Столь низкого нет в мире ничего,
Что б как-нибудь ко благу не служило,
Иль доброго настолько, чтоб его
Полезных свойств ничто не изменило.
Добро, порой, меняется в порок,
Есть иногда во зле благодеянье;
Вот, например, хоть этот бы цветок:
В нем есть и яд, и сила врачеванья.
В нем запах - жизнь, а сок в нем сильный яд,
Он чувства все и сердце убивает;
В травах и в нас два короля сидят:
Добро и зло; когда преобладает
Последнее, оно, как червь, грызет,
И от него растение умрет.

Их двое или трое. Ночь темна.
Быть может, здесь ловушка.

Тройка

Ступай играть... Играет мать твоя...
И я играю, но плохую роль.

Мы все трое поддельные;
а ты - то, что есть.

Умрем все трое.
Но доказать хочу, что высоки
Так эти двое, как сказал я.

Так трое их, что стоили трех тысяч
(Ведь три бойца там - сила, где другие
Бездействуют), одним лишь словом "Стой!",
Отвагою, которой можно прялку
В меч обратить, кровь лицам возвращали

- Я один.
- Нет, негодяй, ты на себя клевещешь.
Гляди: вот два почтенных человека,
А третий скрылся, - это дело их!

И приведи скорее Калибана
И двух его сообщников сюда.

Полюбуйтесь
На этих трех преступников, синьоры.
Они втроем ограбили меня.

Кто первым
Подстрелит дичь - на пире будет главным;
Ему служить должны другие двое.

Если кто, сказав три слова, три раза соврет и вместе с одной избитой истиной сбывает вам тысячу вздорных небылиц, такого молодца достаточно однажды выслушать, чтобы трижды отколотить.

Из трех Иуд тройной Иуда каждый!

Мысль, где на долю мудрости всегда
Три доли трусости

Когда нам вновь сойтись втроем
В дождь, под молнию и гром?

Тройной осел!
Дрянного пьяницу считал я богом!

Иль тетка, жалуясь на что-нибудь
И думая, что я - трехногий стул,
Присядет, смотришь - стул-то ускользнул;

Излейте же вы трое на меня,
Втройне скорбящую, все ваши слезы, -
И вашу боль я, как сиделка скорби,
Рыданьями своими облегчу.

Так я согласен получить втройне,
И пусть идет христианин!

Три раза уж междоусобной распрей,
Из пустяков, ты старый Капулетти,
И ты, Монтекки, нарушали мир.

Клянусь, что трижды, и он трижды отталкивал ее, с каждым разом все слабее, и, когда он отталкивал, мои достопочтенные соседи орали.

Святой Витольд поляну три раза обошел,
Он Мару* там и девять сестер ее нашел;
И им велел пропасть,
Его признавши власть!

О трижды благородный лорд, молю вас
Ко мне не прикасаться ночь иль две
Или хотя бы до захода солнца;

А вот другая новость: наш корабль,
Что три часа назад разбился в щепы,
Стоит опять целехонек, наряден,
Как в первый день, когда он вышел в море.

Ну и дурацкий остров! Говорят, на нем живет всего пять человек. Трое из них - мы.

Живей, живей. Кричал второй петух,
Три пробило уже на колокольне.

Вы спросите, зачем предпочитаю
Фунт падали трем тысячам дукатов?

Знайте: разделили
Мы на три части королевство наше,
Решивши твердо сбросить с дряхлых плеч
Всю тяжесть государственных забот,
Отдав их юным силам, чтоб без ноши
Плестись нам к смерти.

Преступники вы трое, и судьба,
Которой в этом мире все подвластно,
Велела ненасытной бездне моря
Извергнуть вас на сей пустынный остров:
Вы недостойны жить среди людей.
Я на безумие вас обрекаю.

Ну, предскажи мне что-нибудь чудесное. Пусть я в один прекрасный день выйду замуж сразу за трех царей и тут же овдовею.

И я, как ты, оплакала супруга
И стала жить, смотря на милый образ,
Что отразился в наших сыновьях.
Но вдребезги завистливая смерть
Разбила вдруг два зеркала державных;
Одно - кривое - зеркало осталось,
И с болью в нем я вижу свой позор.

...Когда отец наш Йорк
Благословил победоносной дланью
Трех сыновей своих, их заклиная
Любить друг друга, он не помышлял,
Что может быть расторгнут наш союз.

Король, брат короля, твой брат - все трое
По-прежнему безумны; остальные
В отчаянье оплакивают их.

Его имя! Еще бы мне не знать его имени. Я воспитываю его с трехлетнего возраста.

Вот он, один из трех столпов вселенной,
Который добровольно поступил
В шуты к публичной девке.

Так мать его устроила премудро -
Преемником был третьим... Так... да, третьим...

Мой отец сейчас
В науку погружен. Сюда вернется
Не раньше он, чем через три часа.

Иду. И к трем, - ну, к четырем часам
Из ратуши вы ждите новостей.

Я только что торжественным обедом
Трех чествовал царей и был тогда
Не в деловом расположенье духа.

Ну, что же нам предложат: маски, танцы,
Чтоб сократить трехчасовую вечность
Меж ужином и приближеньем сна?

На корабле твоем все триумвиры,
Что поделили мир между собой.
Я разрублю канат. Мы выйдем в море,
Там перережем глотки всем троим,
И ты - властитель мира.

Помпея сплавив, трое триумвиров
Печатями скрепляют договор.

Друзья, врачам подобно, отказались
Три раза исцелить его, а я -
Я после них лечить его обязан?
Меня унизил он! Я возмущен!
Я - на четвертом месте!

Только трое? Каждой твари
Нужно поровну, по паре.

Трое знатных граждан
Меня к нему на лейтенантский пост
Усердно прочили. - волхвы

Читаю три часа; глаза устали.
Загни листок, прочтенный мной. Ложись.
Не уноси свечу, оставь зажженной;
И коль часа в четыре ты проснешься,
То крикни мне. Совсем я засыпаю.
(переход)

Теснина, старец, два подростка с ним
Врагам погибель дали, жизнь своим.

Четверка

- Я уже не очень-то... Но еще смогу за себя постоять.
- Разве что на четвереньках.

Не есть, не пить четыре дня приятней,
Чем столько съесть и выпить - за один.

Час нашей свадьбы близок, Ипполита:
Всего четыре дня до новолунья.
Четыре дня легко в ночи потонут,
Четыре ночи сон умчит легко,

Пусть Гамлета поднимут на помост,
Как воина, четыре капитана;

- Деметрий, раз тебя отец так любит,
Отдай мне дочь, а сам женись на нем.
- Шутник Лизандр! Да, я люблю его
И все мое отдам ему охотно.
Она - моя, и право на нее
Я уступаю полностью Деметрию.

Они меня расхваливают и делают из меня осла, а мои враги - те прямо мне говорят, что я осел; так что враги мои, сударь, помогают мне в самопознании, а друзья меня вводят в обман; так что, ежели выводы подобны поцелуям и четыре отрицания равны двум утверждениям, то и полечится, что с друзьями мне плохо, а с врагами хорошо.

Пятерка

Ну и дурацкий остров! Говорят, на нем живет всего пять человек. Трое из них - мы.

В нашей последней стычке четыре из его пяти умственных способностей получили тяжелое увечье, и теперь им управляет одна-единственная; если у него хоть малая толика ума осталась - так хватит разве на то, чтобы отличить его от его лошади. Это единственное, что дает ему право называться разумным существом.

Ах, сударь, как это вы решились ваших пяти разумов?

Мне кажется, что будто бы за мной
Ухаживали пять иль шесть прислужниц.

Привет тебе, достойнейший, и всем
Вкушающим от милостей твоих.
Пять чувств тебя приветствовать явились,
Признав своим властителем Тимона:
Слух, обонянье, осязанье, вкус
Ублаготворены на этом пире,
Теперь они пришли сюда со мной.
Чтоб видом их взор насладился твой.

Я здесь король. Так вот твоя награда:
Пять дней тебе даем, чтоб приготовить
Себя к защите от земных невзгод,
Чтоб на шестой спиною ненавистной
К владениям моим ты обернулся,
И если на десятый день найдут
Здесь в королевстве след твоей ноги -
В тот миг умрешь.

А ты, царица, музыке вели
Всех пятерых сковать глубоким сном.

В пять таких бесед я покорил бы вашу красавицу, заставил бы ее отступить, даже сдаться, если бы только имел доступ и случай.

Шестерка

- Уже за полдень.
- Два часа, не меньше.
А до шести должны мы все успеть.

- Скажи, который час?
- Шестой. Ты говорил мне, повелитель,
Что кончишь в шесть часов свои труды.

Шесть Ричмондов, должно быть, нынче в поле:
Я пятерых убил, а он все жив!
Коня! Коня! Корону за коня!

С армией своей
Я сдамся Цезарю. Пример мне подан
Уже шестью союзными царями.

Семерка

Странно. Ведь обычно он сияет
С семи, подобно солнцу.
(высшие 3 сефирот)

- А вот загадка: почему в Большой Медведице только семь звезд?
- Потому что не восемь?

Семь раз испытан я огнем;
Семь раз испытан разум в том,
Кто ошибок не имел.
Тот, кто тень поймать хотел,
Счастья тень - того удел.

- Как вы убедились, что ссора у вас вышла именно по седьмому пункту?
- Она произошла из-за семикратно опровергнутой лжи.

Пусть каждый вольно тратит свой досуг
Вплоть до семи часов;

Уж недалек от нас желанный мир.
Мы победим, и все три части света
Покроет сень оливковых ветвей.

Я для нее - как бы родимый сын;
К ней из Афин семь миль пути. Так вот,
Мы у нее и справим нашу свадьбу.
Там грозные афинские законы
Не страшны нам.

О, я боюсь тебя. Я трепещу.
Чтоб, суетную жизнь свою спасая,
Шесть-семь коротких зим не предпочел
Ты вечной чести.

С семи годов, откинув разве девять
Последних месяцев, мощь этих рук
Я упражнял лишь в ошатренном поле
И мало мог бы о пространном свете
Поведать, кроме войн и ратных дел.

Десятка

Ах, это пьеса, в десять слов длиной,
Короче всех, какие я видал;
И все-таки она чресчур пространна,
Как сказано; в ней нет ни слова кстати,
Ни одного пригодного актера.
При этом, государь, она трагична

Если вы будете головы рубить и вешать в течение десяти лет всех, кто в этом деле провинится, то придется вам откуда-нибудь новые головы выписывать. И если этот закон продержится в Вене десять лет, так я вам самый лучший дом в Вене найму за три пенса.

Почтенный синьор Леонато, пройдемтесь немного: у меня есть для вас десяток умных слов, которых эти пустомели не должны слышать. (Моисей)

Не успеют боги сотворить десяток женщин, ан глядь - черти уже и совратили пяток.

Плерома

Он встретил у ворот десятка три
Его искавших рыцарей из свиты;
Кой-кто примкнул к ним из вассалов графа.
Отправились все в Довер, похваляясь,
Что там найдут друзей вооруженных.

Идем. Опасность всякая далеко:
Суда придут за тридцать дней до срока.

Сто

Действительно, придумано недурно:
Сто рыцарей, чтоб все свои безумства
Из-за любого сна, раздора, сплетни
Их силами он мог бы защитить
И нашу жизнь держать в руках!

Забилось сто сердец в моей груди!
Знамена развернуть и - на врага!
Пусть гневом огнедышащих драконов
Зажжет нас древний клич: "Святой Георг!"

Перемены

Отныне
Ничто не важно в этом смертном мире;
Все - вздор; скончались благость и величье;

То я любил его, то ненавидел, то приманивал, то отталкивал, то плакал о нем, то плевал на него, и так я заставил моего поклонника от безумия любви перейти к настоящему безумию, а именно - покинуть шумный поток жизни и удалиться в совершенное монашеское уединение. Вот как я его вылечил.

- Величьем бренным светится лицо,
Но бренно, как величье, и лицо.
(С силой бросает зеркало на пол.)
Ну вот, оно лежит, в куски разбито,
И в том тебе урок, король угасший:
Как быстро скорбь разрушила лицо.
- Разрушена лишь тенью вашей скорби
Тень вашего лица.

Я о грезах говорю,
Исчадиях незанятого мозга,
Из ничего зачавшихся в пустой
Фантазии. Она эфира тоньше;
Изменчивей, чем ветер

Я постоянен в своих решениях; они совпадают с желаниями короля; если это ему удобно, то я готов; сейчас или когда угодно, лишь бы я был так же расположен, как сейчас.

Если теперь, так, значит, не потом; если не потом, так, значит, теперь; если не теперь, то все равно когда-нибудь; готовность - это все. Раз то, с чем мы расстаемся, принадлежит не нам, так не все ли равно - расстаться рано? Пусть будет.

Бренность, ты
Зовешься: женщина!

Нельзя же день за днем, потупя взор,
Почившего отца искать во прахе.
То участь всех: все жившее умрет
И сквозь природу в вечность перейдет.

Равно благим ничто не пребывает,
И благость, дорастя до полноты,
От изобилья гибнет; делать надо,
Пока есть воля; потому что воля
Изменчива, и ей помех не меньше,
Чем случаев, и языков, и рук,

- Пренебрегает Цезарем Антоний.
- По временам, когда он не Антоний,
Теряет он величие души,
Которое Антонию присуще.
- Как жаль, что сам он подтверждает слухи,
Дошедшие до Рима. Но надеюсь,
Что завтра будет он другим.

- Вы думаете верно: я - не я.
- Когда б вы были тем, что я хочу!
- А это лучше было бы, чем так?

Бог короля храни! - хоть он - не я.
И все-таки аминь; быть может, небо
Еще меня считает королем.

Мое величье может длиться только,
Пока о нем не знают.

Я верю, да, так мыслишь ты сейчас,
Но замыслы недолговечны в нас.
Подвластны нашей памяти они:
Могуче их рожденье, хрупки дни;
Так плод неспелый к древу прикреплен,
Но падает, когда созреет он.
Вполне естественно, из нас любой
Забудет долг перед самим собой;
Тому, что в страсти было решено,
Чуть минет страсть, забвенье суждено.
И радость и печаль, бушуя в нас,
Свои решенья губят в тот же час;
Где смех, там плач, - они дружнее всех;
Легко смеется плач и плачет смех.
Не вечен мир, и все мы видим вновь,
Как счастью вслед меняется любовь;
Кому кто служит - мудрый, назови:
Любовь ли счастью, счастье ли любви?
Вельможа пал, - он не найдет слуги;
Бедняк в удаче, - с ним дружат враги;
И здесь любовь за счастьем вслед идет;
Кому не нужно, тот друзей найдет,
А кто в нужде спешит к былым друзьям,
Тот в недругов их превращает сам.
Но чтобы речь к началу привести:
Дум и судеб столь разнствуют пути,
Что нашу волю рушит всякий час;
Желанья - наши, их конец вне нас;
Ты новый брак отвергла наперед,
Но я умру - и эта мысль умрет.

Для большой похвалы она слишком мала; для высокой - слишком низка ростом; для ясной - слишком смугла. Одно могу сказать в ее пользу: будь она иной, она была бы нехороша; а такая, как есть, она мне не нравится.

Как в старой сказке, ваше высочество: "Это не так, и не было так, и дай боже, чтобы этого не было".

Ты сам говоришь, что родился под знаком Сатурна, а вместе с тем пытаешься предложить мне нравственные средства против смертельного недуга. Я не умею скрывать свои чувства: когда у меня есть причина для печали, я должен быть печальным и ни на чьи шутки не улыбаться; когда я голоден, я должен есть и никого не дожидаться; когда меня ко сну клонит, должен спать, не заботясь ни о чьих делах; когда мне весело, смеяться – и никогда не подделываться под чье бы то ни было настроение. (дзен)

Король
Король нарушает законы природы.

Я вижу, как ты плох, и вот, - мне тяжко.
Сразил недуг честь, славу короля,
И наша родина - их смертный одр.
А ты, больной помазанник, вручаешь
Свою судьбу беспечно тем врачам,
Которые тебя ж и отравили.

Такой святыней огражден король,
Что, увидав свой умысел, крамола
Бессильна действовать.

Чудесный дар ниспослан королю;
Не раз за время, что я здесь живу,
Я это видел. Как он просит небо,
Того никто не знает; но страдальцев,
Изъязвленных, распухших, жалких видом,
Ничем не излечимых, он врачует,
Больным на шею вешая червонец,
С особою молитвой. Говорят,
Своим потомкам он передает
Целительную власть. Он обладает
Еще небесным даром предвещанья,
И трон его овеян благодатью,
Гласящей, как он взыскан.

Воистину я - царь зверей! О, если б
Средь подданных не только звери были,
Я счастливо царил бы над людьми.

Если и королем, то уж тогда королем болячек.

Угас король, теперь - лишь раб скорбей

Я отдаю вам власть, но скорбь и боль
Возьму себе, над ними я король.

Вся жизнь его идет, как и правленье,
Путями справедливости и долга;
Смиряет он в священном воздержанье
В себе самом то, что смирять в других
Имеет право; если б сам он грешен
Был в том, что так преследует в других,
Тогда б он был тираном, но теперь -
Он только справедлив.

- Вы - наш король, и все мы - ваши слуги.
- Тогда не все пропало! Коль хотите
Меня поймать - ловите!

Я счел нужным
Подвергнуть заключенью короля.
Старик злосчастный заключен под стражу;
В его годах и титуле есть чары:
Они привлечь сердца народа могут
И наши копья обратить на нас же,
Начальников. И королева с ним
По этим же соображеньям; оба
Явиться могут завтра или позже
На суд ваш.

Вы короля на путь дурной толкнули, -
Прекраснейший, светлейший государь
Обезображен вами и растлен.
Втянув его в свой мерзостный разврат,
Его вы от супруги оттолкнули,
Нарушили мир царственного ложа
И юной королевы красоту
Заставили от едких слез поблекнуть.

Дети,
Поднимемся и скроемся в горах,
Нам к войску короля примкнуть нельзя;
Ведь мы безвестны, службе не причастны:

Старец

Пока живет великий этот старец,
Всю власть ему.

Оставлен я опорой быть державе,
Но, стар и слаб, в опоре сам нуждаюсь.

Ведь тот, кто вынужден слова беречь,
Одну лишь истину влагает в речь.
Всю мудрость жизни, знания и опыт
Передает он людям в час конца,
И старца умирающего шепот
Стократ звучней, чем болтовня юнца.

Нет, его уж нет,
Он покинул свет,
Вовек не вернется к нам,
Его борода - как снег,
Его голова - как лен;
Он уснул в гробу,
Полно клясть судьбу;
В раю да воскреснет он!

- Скажи мне, друг мой, где же государь?
- Здесь. Но его не следует тревожить.

Старик ленивый!
Сам отдал власть - и хочет всем владеть
По-прежнему!

Но вы, отец мой, стары;
Природа в вас достигла до предела
Своих границ; вести вас, править вами
Пора другим, мудрейшим, кто способен
Понять вас лучше вас самих.

Дитя! Я рад, что твой отец скончался.
Твой брак его сразил, и боль пресекла
Нить старой жизни.

И сами вы, сударь мой, были бы так же стары, как я, если бы могли, подобно раку, идти задом наперед.

Теология

Я почитаю его душою великой сущности, а его наделенность столь драгоценной и редкостной, что, применяя к нему истинное выражение, его подобием является лишь его зеркало, а кто захотел бы ему следовать – его тенью, не более.

- Я люблю вас больше всего на свете. Не странно ли это?
- Странно, как вещь, о существовании которой мне неизвестно. Точно так же и я могла бы сказать, что люблю вас больше всего на свете. Но мне вы не верьте, хотя я и не лгу. Я ни в чем не признаюсь, но и ничего не отрицаю.

Для низости рожден высоко слишком,
Ты слишком низок, чтоб существовать.

- Так вы не видели его лица?
- Нет, как же, принц; он шел, подняв забрало.
- Что, он смотрел угрюмо?
- В лице была скорей печаль, чем гнев.

Живет сомненьем, кутается в тучи,
А шептуны ему смущают слух
Тлетворною молвой про смерть отца;
И, так как нет предмета, подозренье
Начнет на нас же возлагать вину
Из уст в уста.

Утратил жизнь, венец и королеву;
Я скошен был в цвету моих грехов,
Врасплох, непричащен и непомазан;
Не сведши счетов, призван был к ответу
Под бременем моих несовершенств.

Вот яд глубокой скорби; смерть отца -
Его источник.
(теология смерти Бога)

Теперь остались только боги.
Друзья исчезли. Дверь, что много лет
Привратника не знала и затворов,
Должна закрыться наглухо теперь
И спрятать господина своего,
Нет у него сейчас пути другого.
Кто не сумел богатство соблюсти,
Тому сидеть осталось взаперти.
(сокрытие Лица)

Как! Дверь моя меня не пропускает!
Я был всегда свободным, а теперь
Мой дом - мне враг, он стал моей темницей,
И место пиршеств ныне - как весь мир -
Железное свое мне кажет сердце.

Мой бедный господин, ты пал навеки,
Погубленный своею добротой!
Не странно ли, что самый тяжкий грех -
Стремление творить добро для всех?
Так кто ж дерзнет хотя б наполовину
Таким же быть, как он, коль доброта -
Бессмертных свойство - губит человека? -
Мой господин! Ты был благословен,
Чтоб сделаться проклятым; был богат,
Чтоб нищим стать; причина бед твоих -
Твое богатство. Добрый мой хозяин,
Бежал ты в гневе от чудовищ этих,
И нечем жизнь поддерживать тебе...

Явился ты, мальчишка неразумный,
Прослышав об отъезде короля?
Ошибся ты: он правит государством
И власть его - здесь, в этом верном сердце.

Придай себе
Вид менее ужасный, чтоб безумье
Не одолело чувств моих.

- Господа, рассудите сами. Ввести льва - Боже сохрани! - в дамское общество - ведь это же ужаснейшее дело. Потому что нет пернатого хищника страшнее, чем живой лев. И нам об этом следует подумать.
- Поэтому надо, чтобы другой пролог объяснил, что это не лев.
- Мало того, вы должны назвать его имя, и надо, чтобы из львиного загривка наполовину торчало его лицо; и надо, чтобы он сам говорил сквозь загривок и сказал так, или примерно в таком штиле, что, мол, "Сударыни", или "Прелестные дамы, я хотел бы пожелать вам", или "я хотел бы просить вас", или "я хотел бы умолять вас не пугаться, не трепетать; я жизнь мою отдам за ваши. Если вы думаете, что я пришел сюда как лев, то это мне ужасно жалко. Нет, ничего подобного. Я такой же человек, как и все люди". И тут действительно пусть он назовет себя по имени и скажет им откровенно, что он - столяр Пила.

Дай Небо, чтобы зло
Меня не к злу, а лишь к добру вело!

Хоть жизнь отнять одним ты можешь взором,
Не властен ты покрыть меня позором.
Я жизнь тебе отдам, как долг велит,
Но честь моя лишь мне принадлежит.

Отец

Не бойтесь: мой отец добрей и лучше,
Чем можно по речам его судить.

Ты лжешь; его отец приехал из Пизы и глядит на вас из окна.

Как трудно скрыть природы искры нам!
Что их отец - король, они не знают.
Не снится и ему, что дети живы.
Отцом меня считают и, хоть гнутся
В пещере низкой, мыслями парят
Под кровлями дворцов, и учит их
Во всем по-царски поступать природа,
Искусство превзойдя.

На небесах; пошлите туда посмотреть; если ваш посланный его там не найдет, тогда поищите его в другом месте сами.

Отец твой спит на дне морском,
Он тиною затянут,
И станет плоть его песком,
Кораллом кости станут.
Он не исчезнет, будет он
Лишь в дивной форме воплощен.

Отец сражен был в грубом пресыщенье,
Когда его грехи цвели, как май;
Каков расчет с ним, знает только небо.
Но по тому, как можем мы судить,
С ним тяжело

Мой отец сейчас
В науку погружен. Сюда вернется
Не раньше он, чем через три часа.

Я рад, что не рождал других детей:
Мне твой побег внушил бы стать тираном,
И я бы их сковал.

Отец и сын

Ну, по правде, даже будь у вас глаза в порядке, вы и то могли бы не узнать меня; умен тот отец, что узнает собственного ребенка. Ладно, старик, я вам все расскажу про вашего сына. (Становится на колени.) Благослови меня. Правда должна выйти на свет: убийства долго скрывать нельзя! (Эдип)

Любовь к тебе но мере и по весу
Равна любви к отцу.
…Стой здесь носилки,
Я б на вопрос, кто должен умереть,
Сказал: "Отец".
(равночестны)

Он все мне: дело, радость и занятье;
То пылкий друг, то беспощадный враг.
Мой льстец, мой воин, мой сановник - все
Июльский день с ним зимнего короче,
Излечивает он весельем детским
Мрак тяжких дум.

Я, кровный принц, был близок к государю
И по родству и по любви к нему,
Но вы меня пред ним оговорили,
И я, склонясь под бременем неправды,
Дышать был должен воздухом чужбины,
Был должен есть изгнанья горький хлеб;

Баптиста не опасен, он сейчас разговаривает с поддельным отцом поддельного сына.

Ужель ты выдашь собственное чадо?
Иль есть у нас другие сыновья?

А королевский сын
Оставлен мной один в пустынном месте
Вздыхает он, в тоске ломая руки.

Жестоко я с тобою поступил,
Но будешь ты вознагражден сторицей:
Нить жизни собственной тебе вручаю,
Все, чем живу, тебе я отдаю.
С тобою так сурово обращаясь,
Твою любовь хотел я испытать.

На моем негодном сыне исполняется предсказание: сын восстает на отца… отец восстает на своего ребенка.

Государь, я видел принца дня три тому назад. Какие у него приятные дела - я не знаю; но я заметил, что за последнее время он очень отдалился от двора и менее примерно исполняет свои обязанности, чем раньше.

Восстану - сложит голову мой сын.
Лишь этот страх мне выступить мешает.

А наш народ,
Что переменчив в склонностях своих
И ценит по заслугам только мертвых,
Достоинства великого отца
Приписывает сыну.

Синьор Антонио, мой отец, скончался,
Я ж устремился в этот лабиринт,
Чтоб преуспеть и выгодно жениться.

Сюда, отец. Присядь под кров ветвей
И помолись ты о победе правых;
А если я живым к тебе вернусь,
То помогу тебе.

И пусть тебя сомненья не смущают:
По чести, власть твоя равна моей,
Усиливай иль изменяй законы,
Как ты захочешь!

Теперь прошу вас, станьте мне отцом
И вашу дочь в наследство мне отдайте.

Ты, может быть, считаешь, что отец мой
Способствовал тому, что ты отозван?
Моей вины здесь нет: тебя отвергнув,
Он и меня отверг.

Кто скажет мне, где мой беспутный сын?
Три месяца, как я его не видел.
Поистине, для нас он божья кара.
Прошу вас разыскать его, милорды.
По лондонским ищите кабакам:
Там, говорят, он днюет и ночует
Среди своих друзей - головорезов,
Из тех, что рыщут в узких переулках,
Чиня разбой, на стражу нападая.
А он, шальной, балованный юнец,
Считает для себя великой честью
Кормить весь этот сброд.

Раз вы мою не оценили верность,
И я отчасти знаю то орудье,
Которым я из ваших чувств исторгнут,
Пусть будет жив бесчувственный тиран;
Но этого, вам милого, любимца,
Который - видит бог - мне дорог нежно,
Я оторву от этих черствых глаз,
Где он увенчан, мне наперекор. -
Иди со мной; мой ум созрел для зла:
Я заколю тебя, мой агнец хрупкий,
Мстя сердцу ворона в груди голубки.

Мать и сын

Ты даже и поесть мне не даешь!..
Я этот остров получил по праву
От матери, а ты меня ограбил.

Будьте с ним построже;
Скажите, что он слишком дерзко шутит,
Что вы его спасли, став между ним
И грозным гневом.

- Это ваш сын, милорд?
- Я взял на себя его воспитание, сэр. Мне так часто приходилось краснеть, говоря об этом, что теперь я уже закалился.
- Я вас не понимаю.
- Зато его мать очень хорошо понимала меня; из-за этого у нее округлился живот, и она раньше получила сына в колыбель, чем мужа в постель. Чуете здесь грех?

О, чудесный сын, который может так удивлять свою мать!

Да и царя сюда сегодня ждут.
Нельзя, чтоб он царицу встретил тут.
Наш Оберон разгневан на жену
За то, что у нее живет в плену
Подменыш, сын индийского царя;
Все в восхищеньи, на него смотря.
А Оберон его хотел бы сам
Взять в свой конвой, чтоб рыскать по лесам.
Царица же не отдает дитя,
Играет с ним, венки ему плетя.
Теперь при встречах, в роще иль в полях,
У светлых вод или в ночных лучах,
Они так злы, что эльфы поскорей
Спешат укрыться в чашках желудей.

Дочь

Все об отце она твердит; о том,
Что мир лукав;

Мне страшен гнев отца; но ничего
Он мне, хранящей мой священный долг,
Не может сделать.

Она - моя, и я над ней всевластен.
Поэтому я дочь мою отдам
Деметрию иль обреку на смерть,
Как это предусмотрено законом.

Так пусть о ней забудет он. Ведь честность
Должна сама себе служить наградой -
Зачем же брать в придачу дочь мою?

Он женился на дочери короля, и его должно ценить не столько по его собственным, сколько по ее достоинствам: вот главная причина того, что его превозносят.

Отец твой для тебя подобен Богу;
Он - тот, кто создал красоту твою;
Ты для него - лишь восковая форма,
Которую он вылепил и властен
Или оставить так, иль уничтожить.

Хотя синьор Леонато и отец ей, однако я уверен, что она за всю Мессину не согласилась бы иметь его голову на своих плечах, - как ни велико между ними сходство.

И вы меня еще зовете дочкой!
Так вот отцовская забота ваша -
Меня за полоумного просватать,
Разбойника, нахала, грубияна,
Что наглостью рассчитывает взять!

О вы не бойтесь, дорогая дочь.
Он нареченный ваш супруг, и, значит
Грехом не будет вас соединить.
Законность ваших прав и притязаний
Украсит ваш обман! Теперь - идем.
Сперва посеем, а потом пожнем.

Возьмешь ублюдка ты и отвезешь
В глухой, пустынный край, далеко, вне
Моих владений; там ее оставишь
На произвол судьбы и без защиты,
На милость рока...

Отец и Мать

Мать, королева,
Живет его лишь взором; я же сам -
Заслуга ль то, иль бедствие, не знаю, -
Так связан с нею жизнью и душой,
Что, как звезда в своем лишь ходит круге,
Я с ней во всем.

- Прощайте, дорогая мать.
- Твой любящий отец, Гамлет.
- Моя мать; отец и мать - муж и жена; муж и жена - единая плоть, и поэтому - моя мать.

В былые дни ему я помогла,
И, может быть, он мне обязан жизнью.

Он мать мою так нежил,
Что ветрам неба не дал бы коснуться
Ее лица. О небо и земля!
Мне ль вспоминать? Она к нему тянулась,
Как если б голод только возрастал
От насыщения.

И это племя бед произошло
От наших неладов, от нашей ссоры;
Мы - их родители, мы - их причина.

Ее, как лик Дианы,
Сиявший образ чернотой сравнялся
С моим лицом.

Прошу вас выслушать ее. Коль скоро
Она признает, что вина взаимна,
Да буду проклят, если на него
Падет моя хула.

Уловки

Мне хватит средств, чтоб средства отыскать
Для достиженья цели.

Клянусь моим плутовством, что, если бы оно у меня было, я был бы плут. Но ведь если вы клянетесь тем, чего нет, вы не даете ложной клятвы

Приказ твой вреден: верностью тебе
Я б изменил, наперекор себе,
Тому, кто верен.

Приманка лжи поймала карпа правды;
Так мы, кто умудрен и дальновиден,
Путем крюков и косвенных приемов,
Обходами находим нужный ход;

И обмануть того мы можем смело,
Кто сам решился на дурное дело.

Не бойтесь: мой отец добрей и лучше,
Чем можно по речам его судить.

Клянитесь снова, - Бог вам да поможет, -
Как странно бы себя я ни повел,
Затем что я сочту, быть может, нужным
В причуды облекаться иногда, -
Что вы не станете, со мною встретясь,
Ни скрещивать так руки, ни кивать,
Ни говорить двусмысленные речи,

Я пред тобой
Себя оклеветал и отрекаюсь
От всех приписанных себе пороков,
Как не присущих мне. Я до сих пор
Не ведал женщин, клятв не преступал,
Не дорожил своим же достояньем,
Был верен слову, черта бы не выдал
Его товарищу, люблю правдивость
Не меньше жизни; и солгал впервые
Сейчас, черня себя.

Раз на войне притворство не бесчестно
И помогает нам прийти к победе,
То почему несовместимо с честью
Оно теперь, при мире, если пользу
Приносит нам?

Ты бы мог
Остаться тем, чем создан, если б меньше
Врагам стремился это показать.
Их ненависть к тебе была б слабее,
Сумей ты скрыть намеренья свои
До дня, когда уже никто не смел бы
Тебе мешать.

Да, я не лгу, хотя промолвил: "ложь".

Хитришь ты все искусней. Убивать
Обет обетом, - как бесовски свято!
Ты Гермию не хочешь больше знать?
Взвесь тот обет, что ей ты дал когда-то,
И тот, что мне приносишь. На весах
Их равен вес. И оба - легкий прах.

Страсть остается страстью. Пусть напишут
У черта на рогах: "вот добрый ангел", -
То будет ложный герб.

Нет больше веры этим хитрым бесам,
Умеющим двусмысленно играть
И, выполнив обещанное слуху,
Нарушить то, что внушено надежде.

Да, это он. О смелый, честный Яго,
Так восприимчивый к обиде друга!
Ты - мне пример.

Чтобы все ошиблись,
Смотри, как все; придай радушье глазу,
Руке, устам; смотри цветком невинным,
Но будь под ним змеей.

Направлю хитрость против зла,
Чтоб нынче с Анджело легла
Им позабытая Марьяна.
Так! Прочь обман - путем обмана.
За ложь сочтемся ложью с ним
И их союз возобновим!

Прочь уста - весенний цвет,
Что так сладостно мне лгали.
Прочь глаза - небесный свет,
Что мне утро затмевали.
Но поцелуй прошу отдать:
То была любви печать,
Любви печать

- Ты каждый день изобретаешь для меня какие-нибудь отговорки, Яго; и похоже на то, что ты скорее отстраняешь от меня какие бы то ни было возможности, чем способствуешь хотя бы в малейшей мере моим надеждам.
- Ты имел все основания быть мною недовольным; однако же, уверяю тебя, я этом деле вел себя с большой прямотой.

Нередко, чтобы нас завлечь в беду,
Орудья мрака говорят нам правду,
Заманивают всяким честным вздором,
Чтоб в глубочайшем деле обмануть.

Один огонь теряется в другом,
Страдание страданьем уменьшится;
Коль голова твоя идет кругом,
Заставь ее обратно закружиться;
Одна печаль другою исцелится:
Пусть новый яд в глаза твои войдет -
И прежняя зараза пропадет.

Он улыбку
Со вздохом сочетает, словно вздох
О том, что не улыбка он, горюет;
Улыбка же над тем смеется вздохом,
Из храма рвущимся,

Ветер
Ну, теперь, ветер, тебе просторно.

Поверьте, если б я так рисковал,
Почти все чувства были б там мои -
С моей надеждой. Я бы постоянно
Срывал траву, чтоб знать, откуда ветер,
Искал на картах гавани и бухты;
Любой предмет, что мог бы неудачу
Мне предвещать, меня бы, несомненно,
В грусть повергал.

Увы, стемнеет скоро; слышен ветра
Зловещий вой; кругом на много миль
Нет ни куста.

Почему вы все стараетесь гнать меня по ветру, словно хотите загнать меня в сеть?

Злись, ветер, дуй, пока не лопнут щеки!
Потоки, ураганы, затопите
Все колокольни, флюгера залейте!
Вы, серные огни, быстрее мысли,
Предвестники дубы крушащих стрел,
Спалите голову мою седую!
Разящий гром, расплющи шар земной!
Разбей природы форму, уничтожь
Людей неблагодарных семя!

Бедняк последний, удрученный роком,
Хранит надежду и не знает страха:
Страшна ведь только в лучшем перемена,
А в худшем - что в ней? Так привет тебе,
Бесплотный ветер, что вдыхаю я:
Несчастному, кого ты сдул на дно,
Уже не страшен ураган.

Этим ревущим валам нет дела до королей! Марш по каютам!

Если ты не умеешь различать, откуда ветер дует, так скоро схватишь простуду.

Не стоишь пыли ты, что резкий ветер
Несет тебе в лицо.

Молния

А разве молния разит виновных?

Ты, молния, огнем слепящим выжги
Надменные глаза! Туман болотный,
Подъятый мощным солнцем, отрави
Всю красоту ее, убей в ней гордость!

Такому ль старцу
Бороться с беспощадным ураганом,
Внимать раскатам смертоносным грома
В сверканье страшном змеевидных молний?

Сейчас-то и пред молнией небесной
Он не моргнет.

Короче молнии во мраке черном,
Когда она осветит твердь и землю,
И раньше, чем успеешь молвить: "Гляньте!" -
Пожрется челюстями темноты;
Так быстро исчезает все, что ярко.

Обет ночной не радует меня:
Он слишком скор, внезапен, опрометчив,
И слишком он на молнию похож,
Которая, сверкнув, исчезнет прежде,
Чем скажем мы, что молния блестит.

Не часто ли пред самой смертью люди
Веселыми становятся? Сиделки
То "молнией предсмертною" зовут.
Могу ль назвать я молниею это?

Созерцание

Что за безмерная насмешка в том, что лучшее употребление глаз для человека - это различать дорогу к слепоте!

Мир глазам твоим! Они
В крови...

Я порвала бы фибры глаз, а все
Смотрела б вслед ему, пока в пространстве
Не стал бы тоньше он моей иглы;
Следила бы за ним, пока, как мошка,
Он не исчез бы в воздухе

Ты говоришь, в моих глазах убийство?
Как это мило, как правдоподобно -
Глаза, что нежны, хрупки, что пугливо
От мелкой мошки двери закрывают,
Убийцами, тиранами их звать!

Что ты глаза вперяешь в пустоту
И бестелесный воздух вопрошаешь?
Из глаз твоих твой дух взирает дико;
И, словно полк, разбуженный тревогой,
Твои как бы живые волоса
Поднялись и стоят.

Ты мне глаза направил прямо в душу,
И в ней я вижу столько черных пятен,
Что их ничем не вывести.

Одно несовершенство выводит мне напоказ другое, чтобы я окончательно презирал себя.

Зной, иссуши мне мозг!
Соль семикратно жгучих слез, спали
Живую силу глаз моих!

Так, верно, в вас все чувства притупились
От боли глаз.

Баптиста не опасен, он сейчас разговаривает с поддельным отцом поддельного сына.

Вот как у нас обстоит дело! Ни глаз во лбу, ни денег в кармане?
Глазам трудно, зато кошельку легко. Однако ты видишь, что творится на свете.

- Будь солнцем буква каждая - не вижу.
- Читай!
-Но чем? Орбитами пустыми?

- Не вижу, но чувствую.
- Что ты, с ума сошел? Человек и без глаз может видеть то, что творится на свете. Смотри ушами.

- О, если б мои отец взглянул, как я!
- Нет, ты должна смотреть его глазами.

В глазах Афин мы красотой равны.
И что ж? Деметрий этим не смущен:
Что видят все, того не видит он.
Как он безумен, Гермией пьяним,
Так я безумна, восхищаясь им:
Тому, что низко и в грязи лежит,
Любовь дарует благородный вид.
Любовь глядит не взором, а душой;
Крылатый Купидон - божок слепой;
Он, впрочем, и душой не прозорлив:
Крылат, безглаз, нелепо тороплив.

Глаза поэта в чудном сне взирают
С небес на землю, на небо с земли;
И чуть воображенье даст возникнуть
Безвестным образам, перо поэта
Их воплощает и воздушным теням
Дарует и обитель, и названье.
Воображенье так легко играет,
Что если в нем забрезжит радость, тотчас
И вестник этой радости рожден.

Он себя посвятил и отдал созерцанию, лицезрению и рассмотрю ее красот и прелестей.

Когда тебя я вижу, - ночи нет;
И я считаю, что сейчас - не ночь,
И здесь, в лесу, кругом - миры людей,
Затем что ты в моих глазах - весь мир.
Так можно ли сказать, что я - одна,
Когда весь мир взирает на меня?

Мрак ночи, убивая силу глаз,
Чувствительность ушей острит у нас;
Хоть он и ослабляет наше зренье,
Он слуху шлет двойное возмещенье.
Тебя, Лизандр, не глаз мой здесь нашел -
Мой слух меня на голос твой привел.

Так ум лишь хочет ярче ослепить,
Когда себя скрывает. В черной маске
Сильней нас привлекает красота,
Чем без нее.

Пир
Появляются странные фигуры; они вносят накрытый стол.
Танцуя и кланяясь, они жестами приглашают к столу короля и его
свиту, после чего исчезают.

Я сяду и поем,
Будь даже эта трапеза последней:
От жизни больше нечего мне ждать. -
Брат, герцог, подкрепитесь вместе с нами.

Пускай же милосердие взрастет
От этой влаги. - Добрые друзья,
Вы слишком мрачно поняли меня.
Хотел я дух поднять ваш; я хотел,
Чтоб факелами тьму вы разогнали.
Не сомневайтесь, в завтра верю я;
К победной жизни поведу я вас,
Не к смерти доблестной. Готовьте пир.
В вине утопим тягостные мысли.

Поверь мне, Кет, и ты не станешь хуже
Из-за простого, будничного платья.
А застыдишься - на меня свали.
Развеселись же. Мы немедля едем
На пир веселый к твоему отцу.
Зови-ка слуг, нам надобно спешить.
Пусть подадут коней к большой аллее;
Отправимся с тобою мы оттуда.
Теперь, наверно, около семи,
И мы как раз к обеду попадем. – брачн.одежда

Ты будешь мне служить; если после обеда ты не станешь мне меньше нравиться, я с тобой не скоро расстанусь. - Обедать! Эй, обедать!

Не есть, не пить четыре дня приятней,
Чем столько съесть и выпить - за один.

Причалила, гонцов послал Антоний,
Прося ее прибыть к нему на пир.
Она ж ответила, что подобает
Скорей ему быть гостем у нее.
Антоний наш учтивый, отродясь
Не отвечавший женщине отказом,
Отправился, побрившись десять раз,
На пиршество и сердцем заплатил
За все, что пожирал он там глазами.

Я, Джессика, сегодня зван на ужин.
Возьми ключи. - Но стоит ли идти?
Зовет не дружба - лесть. Но я пойду,
Из ненависти буду есть…
Лучше б не ходить мне.
Грозит несчастье моему покою:
Всю ночь мешки с дукатами мне снились.

Смерть!
О, что за пир подземный ты готовишь,
Надменная, что столько сильных мира
Сразила разом?

Свадьба

Синьор Антонио, мой отец, скончался,
Я ж устремился в этот лабиринт,
Чтоб преуспеть и выгодно жениться.

Отец на свадьбе сына - лучший гость
И первый за столом.

- Я плыл на похороны короля.
- Прошу тебя, без шуток, друг-студент;
Скорей уже - на свадьбу королевы.

Короче говоря: раз уж я решил жениться, так и женюсь, хотя бы весь мир был против этого. И нечего трунить над тем, что я прежде говорил другое: человек - существо непостоянное, вот и все.

- Скажу вам, тесть: и вы, и все другие,
Болтавшие о ней, болтали зря.
Она сварлива так, для виду только,
На деле же голубки незлобивей;
Не вспыльчива совсем, ясна, как утро;
Терпением Гризельду превзойдет,
А чистотой Лукреции подобна.
Ну, словом, так сумели мы сойтись,
Что свадьба состоится в воскресенье.
- Увижу раньше, как тебя повесят!

Синьор, но ведь сегодня ваша свадьба.
Грустили мы, что вас так долго нет;
Теперь грустим сильней, таким вас видя.
Ведь ваш наряд - позор для жениха,
Долой его, он осквернит наш праздник.

А там пусть бог возьмет к себе Эдуарда,
Отдав сей мир на попеченье мне.
Для этого придется в жены взять
Мне младшую дочь Уорика.

Вот он, Люченцио,
Неложный сын неложного Винченцио.
Пока вы с мнимым спорили отцом
Мы с Бьянкою стояли под венцом.

Оставим болтовню. Я буду краток:
Отец тебя мне в жены отдает;
В приданом мы сошлись, а потому
Я на тебе женюсь добром иль силой.
Клянусь тем светом, что позволил мне
Узреть и полюбить твою красу, -
Ни за кого другого ты не выйдешь.
Рожден я, чтобы укротить тебя
И сделать кошку дикую - котенком,
Обычной милою домашней киской.
Вот твой отец. Отказывать не вздумай!
Я должен мужем быть твоим - и буду!

Она дитя, ягненок рядом с ним.
Послушайте! Когда спросил священник,
Готов ли взять он в жены Катарину,
Он громко завопил: "Да, черт возьми!" -
И начал так отчаянно божиться,
Что ужаснулись все, а сам священник
От перепугу требник уронил;
Когда ж нагнулся, чтоб поднять его,
Жених ему такого дал пинка,
Что поп свалился наземь вместе с книгой.
"Ну, а теперь - загрохотал жених, -
Кому охота, поднимайте их!"

Она тряслась, а он ругался, топал,
Как будто поп его надуть хотел;
Когда же кончился обряд венчанья,
Потребовал вина и тост заздравный
Так гаркнул, точно он на корабле
С матросами пирует после бури.
Мускат весь выдул и плеснул опивки
В лицо пономарю из-за того лишь,
Что тот своею жидкой бороденкой
К нему тянулся, будто ждал подачки.
Потом невесту обхватил за шею
И так ее он звонко чмокнул в губы,
Что эхо в сводах церкви отдалось.
Я со стыда сбежал, увидев это,
А вслед за мной и остальные тоже.
Столь дикой свадьбы свет еще не знал!

Друзья, хоть новобрачных с нами нет
И за столом пустуют их места,
Зато в избытке яства на пиру.
Пусть место жениха займет Люченцио;
Ты, Бьянка, сядь на место Катарины.

В ней - счастье для меня и для тебя!
А если нет, - меня, тебя, ее,
Всю Англию и тьму людей крещеных
Погибель ждет, изничтоженье, смерть.
Мой с ней союз - иного нет спасенья,
Мой с ней союз - он должен нас спасти.

Час нашей свадьбы близок, Ипполита:
Всего четыре дня до новолунья.

Ты женишься, клянусь моею честью,
Тогда тебе прощу я, так и быть,
И клевету и все грехи.

Известно мне: задумал Ричмонд брак
С племянницей моей Елизаветой, -
Такой союз престол к нему приблизит.
Но прежде я явлюсь к ней
Дух

Я дух, я твой отец.

От утешителя отделаться не так-то просто.

Довольно петь - скорее уходи:
Сюда идет мой мудрый утешитель,
Смирял он часто горький ропот мой.

Скорее, дух! Близка твоя свобода!

Кровавым изголовьем
Кто служит для тебя? Кто изменил
Прекрасный облик, созданный природой?
Чем с грустными останками ты связан

Не мучай дух его. Дай отойти
Ему ты с миром!

Антоний - лишь часть Цезарева тела.
Мы против духа Цезаря восстали,
А в духе человеческом нет крови.
О, если б без убийства мы могли
Дух Цезаря сломить! Но нет, увы,
Пасть должен Цезарь.

Зажги живой и пылкий дух веселья.
Унынью место на похоронах;
Нам этот бледнолицый гость не нужен.
+унылый дух, отыди

Иль просто с виду ты ему подобен,
Иль в самом деле ты Плутишка Робин,
Лукавый дух. Не ты по деревням
Девиц пугаешь? Зерна мелешь сам?

Я страшнее всяких крыс.
Дух, гоняй их вверх и вниз!

Спасение

Спасенью радоваться надо больше,
Чем горевать о тягостных утратах.
Несчастия такие повседневны:
Они знакомы женам моряков,
Судовладельцам и негоциантам;
Но мало кто - один на сотню тысяч -
Поведать мог бы о спасенье чудном.

Мессир! От вас зависит меня спасти, ибо вы меня погубили.

Порою же и море высыхает,
Когда владыкам веры не хватает.
Бывает, что ошибочен расчет,
А там, где нет надежд, - спасенье ждет.

Ребенок заключенным был в утробе,
Законами природы он оттуда
Освободился; гневу короля
Не подлежит!

И ты свободен! Возвратись к стихиям.
Прощай! Прощай!

Прощай, король; раз ты таков, о Лир,
Изгнанье - здесь, а там - свободный мир.

Здесь потеряв, найдешь награду там.

Разве такую можно погребать христианским погребением, которая самочинно ищет своего же спасения?

Как это странно,
Что достиженье нашей высшей цели
Оплакивать природа нам велит.

- Что касается меня, - не нарушая уважения к генералу и ни к кому из знатных лиц, - я надеюсь спастись.
- И я тоже, лейтенант.
- Да, но только, с вашего разрешения, не раньше меня; лейтенант должен быть спасен раньше, чем хорунжий.

Прошу обоих вас ко мне на ужин,
И я вам изложу к спасенью путь;
Дни радости он сможет нам вернуть.

- Вот тебе наказ: хватай всех праздношатающихся и останавливай всех именем принца.
- А если кто не захочет остановиться?
- Не обращай на него внимания; пусть себе уходит. А затем созови всех остальных сторожей, и возблагодарите господа, что избавились от мошенника.
- Если он не остановился по твоему приказанию, значит, он не из подданных принца.
- Правильно, потому что страже можно вмешиваться только в дела принцевых подданных.

Вино

Сосите
Кровь пьяную из виноградных лоз,
Пока горячка вашу кровь не вспенит,
Тем самым вас избавив от петли.
Врачам не верьте: их лекарства - яд.

Ну и пьяна же эта треть. Будь так же
Пьян целый мир - он, верно б, зашатался.

Теперь я даю себе слово напиваться в лежку только в компании честных, любезных, богобоязненных людей. Уж если напиваться, так напиваться с теми, у кого есть страх божий, а не с пьяными мошенниками.

Я ведь виночерпий:
Коль дам ему безвредного питья -
Я больше не слуга вам.

Господин Пена, я бы не советовал вам вести дружбу с разливальщиками вина: они скоро выцедят вас до дна, а вы можете довести их до веревки...

Они совсем взбесились от вина.
С отвагой пьяной бьют безумцы ветер
За то, что им подул в лицо; бьют землю
За то, что прикоснулась к их подошвам;
Но все же замысел лелеют свой.

И главное, постарайся быть храбрым малым, потому что я не могу понять, как же ты можешь пить, не будучи храбрым малым...

Брат, опьяненный герцогскою властью,
Могуществом, богатством, и почетом,
И всеми атрибутами величья,
Которые ему я предоставил,
Как своему наместнику, решил,
Что он воистину миланский герцог

Налей вина... Не чувствую я нынче
Той бодрости, того подъема духа,
Которые присущи мне всегда.
(Выпивает вино.)
Поставь. А где чернила и бумага?

Тройной осел!
Дрянного пьяницу считал я богом!

Но ищущему милостей не лучше,
Чем пьянице на корабельной мачте:
Ведь можно от малейшего толчка
Свалиться вниз, в бездонную пучину.

Не торопитесь!
Сначала выпьем мы вина и этим
Надежней слов скрепим наш договор,
Который вы потом снесете в Рим.

Кружится мир у пьяного в глазах.

Солнце

Вы, солнцем опаленные жнецы,
Чьи шляпы из соломы как венцы
Горят над лбами, мокрыми от пота!
Сюда! Дневная кончена работа!
Пусть каждый нимфу за руку возьмет
И вступит с ней в веселый хоровод.

О всеблагое солнце! Извлеки
Сырую гниль из недр земли наружу
И зарази весь воздух под луною -
Твоей сестрой.

Он скоро управлять захочет солнцем!

Я знал его во Франции; там у нас было много таких, которые могли столь же уверенно смотреть на солнце.

Клянусь я сыном матери родной,
Короче говоря, самим собою,
Светить мне будет то, что я назвал.
Сказал я - солнце, значит, будет солнце.

Ибо если солнце плодит червей в дохлом псе, - божество, лобзающее падаль... Есть у вас дочь? Не давайте ей гулять на солнце: всякий плод - благословение; но не такой, какой может быть у вашей дочери. Друг, берегитесь.

О тяжкий час! Я жду, чтобы затмились
Луна и солнце и земля разверзлась
От ужаса.

В часы, когда за горизонтом скрыто
Господне испытующее око,
Разбойники выходят на добычу,
Творя насилья, проливая кровь.
Но чуть, взойдя над рубежом земли,
Воспламенив вершины гордых сосен,
Оно метнет лучи в притоны зла, -
И уж разбой, измена и убийство,
С которых сорваны покровы тьмы,
Дрожат и наготы своей стыдятся.

Жнецы, жатва

Вы, солнцем опаленные жнецы,
Чьи шляпы из соломы как венцы
Горят над лбами, мокрыми от пота!
Сюда! Дневная кончена работа!

Король, посеяв, не увидел жатвы,
Но сын его сберет нам урожай.

жнец, который не получит платы,
Не сняв весь хлеб.

Вы так недавно восставали против вашего брата; сейчас он вернул вам свою милость, но, чтобы вам утвердиться в ней, уж вы сами должны позаботиться о хорошей погоде. Сумейте выбрать время для своей жатвы.

Хоровод

Сюда! Дневная кончена работа!
Пусть каждый нимфу за руку возьмет
И вступит с ней в веселый хоровод.

- Ну, в хоровод! Живей! Кружиться будем,
Пока наш разум, побежденный хмелем,
Не погрузится в ласковую Лету.
- Возьмитесь за руки и станьте в круг.
Пусть музыка неистовая грянет!

Ты мирно вступишь в наши хороводы
И лунные забавы, следуй с нами;
А если нет, то нам нельзя встречаться.

Сестры вещие везде,
На земле и на воде,
Кругом, кругом водят пляс.
Трижды - этой, трижды - той,
Трижды снова, девять! Стой!
Волшебство заведено.

Ночь

Блаженная и сладостная ночь!
Но это все - не грезы ли ночные,
Столь сладкие и чудные, что им
В действительность нельзя преобразиться?

Я семь десятков помню хорошо:
За этот срок немало видел страшных
И странных дел, но перед этой ночью
Все - пустяки.

Мерцанье звезд... Стоит глухая ночь.
Холодный пот. И дрожь. Ужель боюсь я?

Он просит ветер землю в море сдуть
Иль затопить курчавых волн напором,
Чтоб изменилось иль погибло все;
Седины рвет свои, что в буйном гневе,
Без уваженья, вихри раздувают;
И в бренном облике людском стремится
Спор меж дождем и ветром переспорить.
В такую ночь не выйдет за добычей
Медведица с иссохшими сосцами,
Лев, тощий волк сухого места ищут,
А он, с открытой головой, блуждает
И как бы ждет конца.

Сюда! Дневная кончена работа!
Пусть каждый нимфу за руку возьмет
И вступит с ней в веселый хоровод.

Пока спасибо за успешный труд;
Передохните; ночью попируем;

Прошу пожаловать в мою пещеру,
Мы эту ночь там вместе проведем.
Надеюсь, время быстро пролетит:
Часть ночи я займу своим рассказом
О том, как я попал на этот остров,
О том, как жил я здесь.

Как до сих пор об этом вы молчали,
Так вы и впредь храните это в тайне
И, что бы ни было сегодня ночью,
Всему давайте смысл, но не язык;

Нет, госпожа. Когда я вас встречаю,
Мне даже ночь светла, как ясный день.
Молю вас, назовите ваше имя,
Чтоб мог я вас в молитвах поминать.

Ворота на запор! Какая ночь!
Совет ее хорош. Уйдем от бури.

Хоть мне от вас закрыть велели входы
И бросить вас на жертву грозной ночи,
Но я решился вас найти и скрыть
Там, где вас ждет тепло, и кров, и ужин.

Давай же эту ночь мы, как бывало,
В веселье проведем. - Позвать ко мне
Моих военачальников унылых. -
Наполним чаши. Бросим вызов вновь
Зловещей полночи.

Мой государь, спешим! Драконы ночи
Сквозь облака несутся что есть мочи;
Гонец Авроры поднял светоч свой,
И призраки торопятся толпой
К своим гробам; проклятые, чей прах
Схоронен на распутьях и в волнах,
В свои постели улеглись к червям.
Боясь, чтоб день не увидал их срам,
Они бегут от света сами прочь,
И с ними вечно - сумрачная ночь.

Значит, нам пора и в путь,
Вслед за ночью ускользнуть.
Мы проворнее луны
Шар земной обвить вольны.

Однако их рассказ об этой ночи,
Об их совместном извращеньи мыслей
Свидетельствует больше, чем о грезах,
И вырастает в подлинное нечто.

Ночь молвит медным языком: двенадцать.
Влюбленные, ко сну. Час духов близок.
Боюсь, что завтра утром мы заспимся,
Как за полночь сегодня засиделись.
Нелепая потеха обманула
Глухую поступь тьмы. Друзья, ко сну.
Нам предстоят две радостных недели
Ночных забав и всяческих веселий.
Приди, густая ночь,
И запахнись в чернейший дым геенны,
Чтобы мой нож, вонзясь, не видел раны
И небо не могло сквозь полог мрака
Воскликнуть: "Стой!"

Всевластна ль ночь, иль стыдно дню, но тьма
Хоронит лик земли, лишенный ласки
Живого света.

Теперь как раз тот колдовской час ночи,
Когда гроба зияют и заразой
Ад дышит в мир; сейчас я жаркой крови
Испить бы мог и совершить такое,
Что день бы дрогнул.

Гнозис

Они сейчас же навострили уши,
Глаза скосили, подняли носы,
Принюхиваясь к музыке. А я
Заворожил их слух, и, как телята
Вослед мычанью, побрели они
Сквозь заросли шиповника и дрока,
Колючками с себя сдирая кожу.

Хитрая речь спит в глупом ухе.

Нет, лучше быть обманутым кругом,
Чем хоть немного знать.

Коль вам дано провидеть сев времен
И знать, чье семя всхоже, чье - не всхоже,
Вещайте также мне. Я не прошу
И не боюсь ни милости, ни гнева.

И снова в терновнике ветер бушует...

Кто был неистовым еретиком,
Тот ревностнее верит в добродетель!

Все розы оборвете, нам оставив
Лишь тернии, - с насмешкой говорите.,
Что нет у нас цветов.

Настанет лето,
Когда шиповник колкий зацветет
И тернии закроются цветами.

А то можно и так, чтобы кто-нибудь вошел с терновым кустом и с фонарем и сказал, что он является удостоверить, то есть изобразить персону лунного света.

Выбирать слова он не приучен,
А потому их сыплет без разбора,
Как отруби с мукою вперемешку.

В его мозгу,
Сухом как не доеденный в дороге
Сухарь, есть очень много странных мест,
Набитых наблюденьями: пускает
Он их вразбивку...

Пусть сильные глумятся над святыней -
В них это остроумье; но для низших
Кощунством это будет!

Любовь должна лучше знать, а знание больше любить.

Горчайшие слова
Кровавых книг закона истолкуйте.

Но вторгнуться с оружьем, пробиваться
К своим правам неправедным путем -
То значит быть мятежником.

Он должен точно знать, над кем он шутит,
Уметь расценивать людей и время
И, словно дикий сокол, бить с налета
По всякой встречной птице. Ремесло
Не легче, чем занятья здравоумных.
Есть мудрый смысл в дурачестве таком

Театр

Мы, видишь ли, египетские куклы,
Заманчивое зрелище для римлян.

Весь мир - театр.
В нем женщины, мужчины - все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той.

Родясь, мы плачем, что должны играть
В театре глупом...

Актеры вашей светлости, узнав,
Что вам полегче, разыграть готовы
Веселую комедию пред вами.
По мнению врачей, полезно это,
Печаль вам чересчур сгустила кровь,
А меланхолия родит безумье.
Вам представленье нужно посмотреть,
Настроившись на радость и веселье;
Они ведь изгоняют тьму недугов
И помогают людям жизнь продлить.

Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они. -
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь - о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.

- Вот поименный перечень тех, кто из всех афинян признан подходящим, чтобы играть в нашей интерлюдии перед герцогом и герцогиней в день его бракосочетания ночью.
- Прежде всего, любезный Питер Клин, скажи, что в этой пьесе изображается; затем прочти имена актеров и таким образом дойди до сущности.

Ба, репетиция! Ну что ж, я зритель.
А если надо, быть готов актером.

- Здешний мелкий люд,
Мастеровые с жесткими руками,
Вовек не изощрявшие мозгов;
Они в честь вашей свадьбы утрудили
Неопытную память этой пьесой.
- И мы ее посмотрим.
- Государь,
Не стоит. Я ее прослушал всю, -
И это вздор, чистейший вздор. Конечно,
Вас может позабавить их затея.
Они долбили роли с тяжкой мукой,
Чтоб услужить вам.
- Всегда уместно и приятно все,
Что нам поднесено чистосердечно

В чем наша цель? Терзать ваш слух и глаз.
Мы никогда бы в жизни не посмели
Явить наш скромный гений напоказ.
Вот истинный прицел для нашей цели.
Сюда пришли мы вовсе не затем.
Чтоб вы, смотря на нас, вконец измаялись, -
Наш первый помысл. Угодить вам всем
Мы не хотим. Чтоб зрители раскаялись,
Актеры здесь. Они сыграют знатно,
И вы поймете все, что вам понятно.

Нет, пожалуйста, никакого эпилога. Ваша пьеса не нуждается в оправданиях. Тут оправдываться не в чем. Когда все актеры умерли, то некого и осуждать.

Небо

Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они. -
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь - о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.

Казалось, что горящая смола
Потоками струится с небосвода;
Но волны, достигавшие небес,
Сбивали пламя.

Еще чернейшая неблагодарность
Роптать на небо: дав нам жизнь взаймы,
Оно потребовать уплаты вправе.

Небо,
Как бы смутясь игрою человека,
Мрачит его кровавые подмостки.

Какими чарами мой друг богат,
Что небеса он превращает в ад!

Пусть день за днем судьба вам счастье множит,
Пока, к земле ревнуя, небеса
Бессмертной славой вас не увенчают.

Привет, о небо!
Живя в скале, почтительней к тебе мы
Живущих во дворцах. (боги)

Я изгнан был, и вот уж двадцать лет,
Как эти скалы мир мне заменили; 70
Здесь на свободе я живу и небу
Плачу благоговенья долг усердней,
Чем в прежней жизни. Но вперед, на горы!
(вышние миры)

Мессия

Ты избран: так прими же эту честь.

Пусть не забудет мир,
Что ты всех ближе к нашему престолу

О горе! Неужели, Боже правый,
Чтоб вырос я, был нужен дождь кровавый?

К чему таким молодцам, как я, пресмыкаться между небом и землей? Все мы - отпетые плуты, никому из нас не верь.

Ведь безгласны
Лежат его сокровища, а имя
Умрет в конце концов. Ни возвратиться,
Ни оставаться там не может он.
Меняя жизнь, он лишь меняет муку,
И каждый новый день в нем разрушает
Работу прошлого.

О супруг мой!
Венец несчастья и страданий этих,
Им приумноженных!

А он, бедняга,
Как нищий, не имеющий приюта,
Наедине оставшись с нищетою,
Которой все бегут, влачит свой век
В презрении, один...

Друг, в стаде я паршивая овца, -
Всех ближе к смерти: слабый плод всех раньше
На землю падает. Дай мне упасть.
Тебе ж приличней жить, Бассанио,
И надписью меня почтить надгробной.
(искупление, Ис.53)

Итак, я должен черни показать,
Что голову пред нею обнажаю?
Я должен заставлять язык бесстыдный
Позорить ложью доблестное сердце?
Что ж, я пойду, но знайте: если б дело
Шло лишь о смерти этой плотской формы,
В которой Марций заключен, то я
Скорее дал бы раздробить ее
И прах развеять, чем...

Утешься, мать. Я выйду
На рыночную площадь и любовь,
Как шут кривляясь, выклянчу у плебса
И возвращусь, его сердца похитив…
Пароль мой - кротость. Пусть любую ложь
Они возводят на меня, отвечу
Я им по чести.

Мы видим, как закону он послушен!
Кто бил эдилов? Кто сопротивленье
Трибунам оказал? - За ним идите...

Кто может разговаривать смелее человека, которому негде голову преклонить? Такому не грех бунтовать и против роскошных дворцов.

В последний раз взгляну на город свой!
Стена, раз ты волкам оградой служишь,
Рассыпься и не защищай Афин!..
Одно дыханье, заражай другое,
Вливай отраву в дружбу и любовь!
О ненавистный город! Из тебя
Я уношу одну лишь нищету,
Пусть и твоей она бедою станет,
Умноженной проклятьями моими!
(проклятие Иерусалиму, отрясите прах)

Как, думаете вы, он нас заменит?
Его по воле сердца мы избрали,
Чтобы, пока отсутствовать мы будем,
Он мог достойно здесь нас представлять,
Ссудив ему наш гнев и вверив милость,
Всей нашей власти полноту ему
Вручили мы!

Трое знатных граждан
Меня к нему на лейтенантский пост
Усердно прочили. (волхвы)

Мне нельзя скрываться.
Мои дела, мой сан, мой ясный дух
Им возвестят, кто я.
(сокрытый)

Вздор! Я был бы таким же, каков я есть, хотя бы над моим незаконным рождением мерцала самая девственная звезда на всем небосклоне.

- О нет, дитя, он нам во всем подобен:
И спит, и ест, и чувствует, как мы.
Он спасся вплавь при кораблекрушенье;
Здесь ищет он товарищей пропавших.
Когда бы только скорбь, враг красоты,
Не искажала черт его лица,
Ты назвала бы юношу красивым.
-Божественным его б я назвала!
Нет на земле существ таких прекрасных!

Теперь я стану зримым и явлюсь
Пред ними снова как миланский герцог.

Король, взгляни сюда - перед тобою
Обиженный тобой миланский герцог.
Я - Просперо. Не бойся, я не призрак
И это докажу, обняв тебя.

Забудьте долг, обычай, этикет:
Они вводили в заблужденье вас.
Ведь, как и вы, я насыщаюсь хлебом,
Желаю, стражду и друзей ищу,
Я подчинен своим страстям, - зачем же
Вы все меня зовете "государь"?
(что ты называешь меня благим?)

Милорд, кто б ни отправился за принцем,
Нам с вами дома не с руки сидеть.
В пути найдется случай написать
Заглавный лист для нашей с вами книги,
И чванных родственников королевы
От принца я сумею оттеснить.

Брат, опьяненный герцогскою властью,
Могуществом, богатством, и почетом,
И всеми атрибутами величья,
Которые ему я предоставил,
Как своему наместнику, решил,
Что он воистину миланский герцог

Если и королем, то уж тогда королем болячек.

Не мой нрав зловредный мне велит
Высокого собрата порицать.
Вот что мне пишут из Александрии:
Его занятия - уженье рыбы
Да шумные попойки до утра;

Как видишь, он живое воплощенье
Всех слабостей и всех дурных страстей.

Как пагубно, что он на воле ходит!
Однако же быть строгим с ним нельзя;
К нему пристрастна буйная толпа,
Судящая не смыслом, а глазами;
Она лишь казнь виновного приметит,
А не вину.
… Любовь к нему простой толпы; она,
Его вину топя в своем пристрастье,
Как тот родник, где ветви каменеют,
Его оковы обратит в узор;

Иль вы учтивы будете со мною,
Иль эти ваши вопли утоплю
Я в исступленном грохоте войны.

Не смыть всем водам яростного моря
Святой елей с монаршего чела.
И не страшны тому людские козни,
Кого господь наместником поставил.
За каждого из тех, кто поднял сталь,
Бог Ричарду даст ангела с мечом.

Будь я человеком,
Мне было бы их жаль.

И милости дыхание повеет
Из ваших уст, и станете тогда
Вы новым человеком.

Друзья, что ж вы надулись?
Что на меня вы пялите глаза?
Я статуя диковинная, что ли,
Комета иль невиданное чудо? - явление

Я, у кого ни роста, ни осанки,
Кому взамен мошенница природа
Всучила хромоту и кривобокость;
Я, сделанный небрежно, кое-как
И в мир живых отправленный до срока
Таким уродливым, таким увечным,
Что лают псы, когда я прохожу, -
Чем я займусь в столь сладостное время,
На что досуг свой мирный буду тратить?

Я слышал, что объявлен вне закона;
Но, счастливо запрятавшись в дупло,
Избег погони. Гавани закрыты;
Нет места, где бы стража не искала
Моих следов. Пока еще могу
Спастись - скрываться надо; я надумал
Принять такой несчастный, жалкий вид,
В какой людей приводит нищета,
Презрительно уподобляя их
Скотам: лицо испачкаю я грязью,
Взъерошу волосы, и, только чресла
Перевязав, нагим сносить я буду
И ураган и ярость непогоды.

Я все права имею на наследство,
Но грамот здесь моих не признают.
Распродано отцовское добро,
Оно пошло на низменные цели.
Что было делать мне? Я обратиться
Решил, как верноподданный, к закону,
Но стряпчие не приняли мой иск.
И мне не оставалось средств иных,
Как самому явиться за наследством.

Во-первых, если б даже предо мной
Препятствий не было, когда бы к трону
Прямой вел путь наследственного права,
И то б я рад был скрыться от величья, -
Так многогрешен я, так духом слаб.
Я - утлый челн, и океан мне страшен.
Я в фимиаме славы задохнусь.
Но нет во мне нужды, хвала творцу,
А если вы в нужде, - не я вам нужен.

Итак, милорд, мы просим вас принять
Высокий сан, - коль не из снисхожденья
К нам всем, а вместе с нами и к стране,
То для того, чтобы в роду великом,
Очищенном от порчи лихолетья,
Восстановить преемственную власть.

А все ж, согласны вы иль не согласны,
Племянник ваш не будет королем.
Тогда на трон мы возведем другого,
Предав забвенью и стыду ваш род.
И с тем сейчас уходим мы отсюда.

Умру я смело, как лихой жених!
Ну что ж, я буду весел! Я король -
Не знаете вы разве, господа?

Он дрался как лев во образе агнца.

- Но слабости его не затмевают
Его достоинств: так ночное небо
Ночным светилам прибавляет блеск.
Скорей он унаследовал пороки,
Чем приобрел; не сам он их избрал,
Он только не сумел от них отречься.
- Ты снисходителен. Что ж, пусть не грех
Валяться на постели Птолемея,
За острое словцо дарить престол,
С рабами пить из чаши круговой,
Средь бела дня по улицам шататься
И затевать кулачную потеху
С вонючим сбродом. Ладно, пусть ему
Простительно такое поведенье, -
Хотя кого б оно не запятнало? -
Но легкомыслием своим Антоний
Тяжелую ответственность кладет
На нас с тобой.

- Мы твердили вам
Не только о его происхожденье,
Но и о дарованиях его,
На консульство ему дающих право;
Однако, взвесив все его поступки
Как в прошлом, так и в день голосованья,
Вы поняли, что он - ваш враг заклятый,
И отменили свой поспешный выбор.
- Да посильней при этом напирайте
На то, что вы без наших настояний
Его бы не избрали никогда.
(мессия от народа)

Говорят, что Анджело не произошел от мужчины и женщины по старому, испытанному способу… Кто говорит, что его народила морская русалка, кто утверждает, что его выметали две вяленые трески.

Мать, сын, жена - я больше их не знаю.
Мои дела другим отныне служат.

Он их кумир. Они ему покорны,
Как будто он был создан не природой,
А более разумной высшей силой.

Дайте ему бессмертие да трон на небе - и будет настоящий бог.

Пусть он сперва падет, а уж потом
По-своему ты дело истолкуешь
И в гроб все оправданья мертвеца
Уложишь вместе с ним.

Проявил он к нам презренье.
Он был обязан показать нам раны -
Следы своих заслуг перед отчизной.

Когда исчезну я, меня оценят.
…Так верь, хоть ухожу я одинокий,
Как в логове дракон, который сеет
Повсюду ужас тем, что он невидим
И людям лишь по россказням знаком, -
Что над толпой возвысится твой сын,
Коль хитростью ее не будет сломлен.

Почтенные отцы, когда известна
Вам станет та великая опасность,
Которой вам грозила жизнь его
И о которой, разъярив меня,
Он помешал мне рассказать вам раньше,
Порадуетесь вы концу такому.

Она в меня лобзанием вдохнула
Такую жизнь, что я воскрес и стал
Властителем венчанным.

Нога у меня здоровая; а только домишко мой примыкает к церкви, поэтому я и живу прихрамывая.

Они тут завладели мной, держат меня впотьмах, подсылают ко мне священников, ослов и делают все, что могут, чтобы своей наглостью свести меня с ума.

Бодхисаттва

И мне их жалко.
Уж если их мученьями растроган
Ты, бестелесный дух, то неужели
Я, созданный из плоти, как они,
Кому близки их чувства и желанья,
Не буду сострадательней, чем ты?
Хотя обижен ими я жестоко,
Но благородный разум гасит гнев
И милосердие сильнее мести.
Единственная цель моя была
Их привести к раскаянью. Я больше
К ним не питаю зла. Освободить
Ты должен их. Заклятье я сниму,
И возвратится снова к ним рассудок.

Порой забава причиняет боль,
Порою тяжкий труд дает отраду.
Подчас и униженье возвышает,
А скромный путь приводит к славной цели.
Мне был бы ненавистен этот труд,
Когда бы не она. Она способна
Смерть сделать жизнью, муку - наслажденьем.
Она добра настолько же, насколько
Жесток ее безжалостный отец.
Он тысячи таких огромных бревен
Велел перенести и здесь сложить.
Она, бедняжка, смотрит со слезами,
Как я тружусь, и скорбно повторяет,
Что не бывало у работы грубой
Доныне исполнителей таких...
Я замечтался. Но от этих мыслей
Тяжелая работа мне легка.

Клятву не забудь.
Своим желаньям воли не давай,
Будь сдержан. И великие обеты
В огне страстей сгорают, как солома.

- Что ж делать?
-Пожалеть!
И души вы свои тогда спасете.

Итак, прошу, высокие собратья,
Чтоб ваша речь, больных касаясь мест,
Была мягка;

И сам ты
И качества твои не таковы,
Чтоб ты на одного себе их тратил:
Себе не вправе ты принадлежать.
Как факелы, нас небо зажигает
Не для того, чтоб для себя горели.
Когда таим мы доблести свои -
Их все равно что нет. Высокий ум
Стремится к высшей цели!

Так пусть же стыд вернет его сюда.

Непобежденный смертью победитель,
Уйдя из жизни, в вечной славе жив.

Вся жизнь его идет, как и правленье,
Путями справедливости и долга;
Смиряет он в священном воздержанье
В себе самом то, что смирять в других
Имеет право; если б сам он грешен
Был в том, что так преследует в других,
Тогда б он был тираном, но теперь -
Он только справедлив.

Я говорю, что понапрасну жжем
Мы факелы свои, как лампы днем,
Не двигаясь вперед; пойми, Ромео,
Намерение доброе у нас,
А в этом смысла более в пять раз,
Чем в наших всех способностях душевных.

Для щедрости моей пределов нет,
И глубока моя любовь, как море;
И чем тебе я больше отдаю,
Тем у меня их больше остается, -
Им нет конца.

Неиссякающий поток любви
Лью в решето, его не наполняя.

- Давайте вместе бранить нашу владычицу-вселенную и все наши бедствия.
- Я не стану бранить ни одно живое существо в мире, кроме себя самого, за которым знаю больше всего недостатков.
- Самый главный ваш недостаток - то, что вы влюблены.
- Этого недостатка я не променяю на вашу лучшую добродетель.

Любовь своих друзей я измеряю
Моею собственной любовью к ним…
Так счастлив я вас видеть у себя,
Что все мои дары в сравненье с этим -
Пустяк ничтожный. Думается мне,
Я целые бы королевства мог
Без устали всем близким раздавать.

Сон

Ты хочешь спать. То будет сон благой.
Ему сопротивляться ты не в силах.

Есть средство, королева: исцелитель
Природы нашей - сон; его король
Лишился; но, чтоб вызвать сон, есть травы
Целебные, чья сила помогает
Сомкнуть глаза тоске.

Невинный сон,
Сон, распускающий клубок заботы,
Купель трудов, смерть каждодневной жизни,
Бальзам увечных душ, на пире жизни
Сытнейшее из блюд...

Усталые глаза,
Отяжелевшие закройте веки,
Чтобы не видеть этот дом позорный

- А эти сны и суть честолюбие; ибо самая сущность честолюбца всего лишь тень сна.
- И самый сон всего лишь тень.

Мы угостим вас снотворным напитком, чтобы ваши чувства, не заметив всех наших несовершенств, если не за что будет похвалить, по крайней мере не осудили бы нас.

Не отвергайте сна. Он посещает
Так редко тех, кто горем удручен.
Сон - лучший утешитель.

Прошу пожаловать в мою пещеру,
Мы эту ночь там вместе проведем.
Надеюсь, время быстро пролетит:

Но, конечно, это сон.
Ты говорил во сне. Что ты сказал?
Ты странно спишь - с открытыми глазами:
Ты ходишь, говорить и видишь сны -
Все сразу.

Взгляни на них: их сон подобен смерти;
Умри они - им не было бы хуже.

Угодно ль вымыть руки, ваша светлость?
Мы счастливы, что к вам вернулся разум
И вспомнили вы, кто же вы такой.
Вы спали крепким сном пятнадцать лет,
И даже пробуждаясь - тоже спали.

И час подряд на Ричардовом ложе
Мне не вкусить златую свежесть сна, -
Я от его кошмаров пробуждаюсь.

Если бы наш отец мог заснуть и не просыпаться, пока я не разбужу его, тебе досталась бы половина его доходов…

Кто знает здесь меня? Нет, я не Лир!
Да разве Лир так говорит? Так ходит?
Но где его глаза? Иль ослабел
Его рассудок? В летаргии ум?
Как? Я не сплю? Кто скажет мне, кто я?

Да, он так крепко спал, что мы во сне
Его переодели.

Если тени оплошали,
То считайте, что вы спали
И что этот ряд картин
Был всего лишь сон один.
Наше слабое творенье
Расцените как виденье

Пусть крепкий сон глаза твои закроет,
В твоей груди пусть водворится мир.
О если б я был этим сном и миром!

Учись считать былое чудным сном,
От коего мы ныне пробудились.

Проснулся я. От милости великих
Зависящий бродяга так же грезит;
Проснется - пусто. Нет, ошибка тут:
Иные и не грезят, что найдут;
Не стоят благ, что достаются им.
Так я владею счастьем золотым,
Не знаю как.

Пещера

Прошу пожаловать в мою пещеру,
Мы эту ночь там вместе проведем.
Надеюсь, время быстро пролетит:
Так! Хорошо, помощник мой крылатый!
По-прежнему незримым оставайся.
В моей пещере много ярких тряпок -
Сюда их принеси, чтоб эти воры
Прельстились мишурой.

Добро пожаловать в мою пещеру.
Глубокая пещера - мой дворец,
Слуг мало здесь, а подданных нет вовсе.
Взгляни, король! За герцогство мое,
Которое ты мне вернул обратно,
Тебе я отплачу великодушно.
Моим чудесным даром восхититься
Ты больше, чем я - герцогством своим.

О древняя твердыня, сжалься! Сжалься
Над бедными малютками, которых
В твоих стенах замуровала злоба.
Молю, о каменная колыбель,
Суровая неласковая нянька,
Безмолвный сотоварищ детских игр,
Молю: моих детей не обижай!

Остров

Часть ночи я займу своим рассказом
О том, как я попал на этот остров,
О том, как жил я здесь.

Ну и дурацкий остров! Говорят, на нем живет всего пять человек. Трое из них - мы.

Ты не пугайся: остров полон звуков -
И шелеста, и шепота, и пенья;
Они приятны, нет от них вреда.

Царственный сей остров,
Страна величия, обитель Марса,
Трон королевский, сей второй Эдем,
Противу зол и ужасов война
Самой природой сложенная крепость,
Счастливейшего племени отчизна,
Сей мир особый, дивный сей алмаз
В серебряной оправе океана,
Который, словно замковой стеной
Иль рвом защитным ограждает остров
От зависти не столь счастливых стран;

Вспомните о предках,
Мой государь, об острове своем,
Природой укрепленном, что стоит,
Как парк Нептуна, окружен и замкнут
Крутыми скалами, ревущим морем, 20
Песками, поглощающими все
Суда врагов до стеньг их. Что-то вроде
Победы Цезарь одержал здесь, только
Не здесь "пришел, увидел, победил":
Он со стыдом, испытанным впервые,
Был дважды отнесен от берегов;
Его суда - игрушки в грозном море,
Носимые волнами, как скорлупки, -
Раскалывались в скалах.

Гнев

Ну, не хмурь сурово брови
И не пытайся ранить злобным взглядом
Супруга твоего и господина.
Гнев губит красоту твою, как холод -
Луга зеленые; уносит славу,
Как ветер почки. Никогда, нигде
И никому твой гнев не будет мил.
Ведь в раздраженье женщина подобна
Источнику, когда он взбаламучен,
И чистоты лишен, и красоты;
Не выпьет путник из него ни капли,
Как ни был бы он жаждою томим.

Она сломала лютню об меня.
Сказал я только, что в ладах ошиблась,
Согнул ей руку, чтоб поставить пальцы,
Как в раздраженье дьявольском она:
"Лады? - вскричала. - Ладьте с ними сами!"
И инструментом так меня хватила,
Что сразу голова прошла сквозь деку,
И я, как у позорного столба,
Стоял, оторопев, торча из лютни.

- Презренный раб, забыл ты о почтенье.
- Нет, сэр, но гнев свои права имеет.

…Наша власть, однако,
Преклонится пред нашим гневом; можно
Нас порицать, но удержать - нельзя!

Женщина

Она способна
Смерть сделать жизнью, муку - наслажденьем.
Она добра настолько же, насколько
Жесток ее безжалостный отец.

Ведь если б ты женился,
Ты руку б отдал, - но она моя!
Ты клятвы дал бы, - но они мои!
Ты отдал бы себя, - но весь ты мой!
С тобой душой и телом мы едины,
И та, что стала бы тебе супругой,
Тем самым сочеталась бы со мной,
Взяла б обоих нас, иль никого.

Я удивляюсь одному, мессир:
Считая жен исчадиями ада,
От них спасаясь бегством в тот же день,
Как в верности навек им поклялись,
Вы все еще мечтаете жениться!

Эти нежные созданья - наши,
А чувства их - чужие.

Он будет звать их множеством имен,
Причудливых, любовных, нежных прозвищ,
Нашептанных незрячим Купидоном:
"Владычица", "возлюбленная", "друг",
"Губительница", "госпожа", "царица",
"Изменница", "волшебница", "богиня",
"Святая гордость", "гордое смиренье",
"Согласье злое", "сладостный разлад",
"Пленительная мука", "упованье"...

Над ней не властны годы. Не прискучит
Ее разнообразие вовек.
В то время как другие пресыщают.
Она тем больше возбуждает голод,
Чем меньше заставляет голодать.
В ней даже и разнузданная похоть -
Священнодействие.

Она ушла.
И мне сулит униженная жизнь
Одну лишь горечь. Где ее ты видел,
Родриго? О злосчастное дитя!
И с Мавром, говоришь? Вот - быть отцом!
Как ты узнал ее? Обман безмерный!
Что вам она сказала? - Света больше!

Она жива! Перо зашевелилось!
О, если так - искуплены все муки,
Что вынес я!

Теперь его будущее. Всеблагая Изида! Сделай так, чтобы он женился на колченогой. И чтобы она умерла, а он нашел сокровище еще почище. И так далее, пока наконец самая отъявленная дрянь не проводит его, хохоча и приплясывая, в могилу после того, как он станет стократ рогат.

Никогда, нигде
И никому твой гнев не будет мил.
Ведь в раздраженье женщина подобна
Источнику, когда он взбаламучен,
И чистоты лишен, и красоты;
Не выпьет путник из него ни капли,
Как ни был бы он жаждою томим.

Порой забава причиняет боль,
Порою тяжкий труд дает отраду.
Подчас и униженье возвышает,
А скромный путь приводит к славной цели.
Мне был бы ненавистен этот труд,
Когда бы не она. Она способна
Смерть сделать жизнью, муку - наслажденьем.
Она добра настолько же, насколько
Жесток ее безжалостный отец.
Он тысячи таких огромных бревен
Велел перенести и здесь сложить.
Она, бедняжка, смотрит со слезами,
Как я тружусь, и скорбно повторяет,
Что не бывало у работы грубой
Доныне исполнителей таких...
Я замечтался. Но от этих мыслей
Тяжелая работа мне легка.

Не допускай, чтобы постукивание каблуков или шелест шелка отдавали бедное твое сердце во власть женщины. Пусть твоя нога будет подальше от веселого дома, рука - от юбок, а перо - от долговых расписок, и борись с нечистой силой.

Смотри на эту чопорную леди,
Чей вид пророчит лед у ней внутри;
Чиста притворно, головой качает,
Едва услышав слово "наслажденье",
Но в сладострастье не жадней ее
Хорек иль молодая кобылица.
Да, ниже пояса - они кентавры,
Хоть женщины вверху!
До пояса они - богов наследье,
А ниже - дьяволу принадлежат;
Там ад, там мрак, там серный дух, там бездна,
Жар, пламя, боль, зловонье, разрушенье.

- Как зеркала, в которые глядятся...
Что так же разбиваются легко,
Как и легко наш образ отражают.
Ах, женщины... Пусть небо нам поможет...
Мужчины, нами пользуясь во зло,
Свои созданья портят. Да, зовите
Нас слабыми, затем что по природе
Мы нежны и доверчивы.
- Ловлю вас на слове: вы будьте только
Тем, что вы есть. Да, женщиной, не больше
Иначе вы не будете ничем,
Когда ж вы - женщина (а в этом мне
Порукой весь ваш облик), докажите,
Что это так: в наряд вы облекитесь,
Что волею судьбы вам предназначен.

Две жены

Обеим сестрам клялся я в любви.
Они друг друга ненавидят, точно
Ужаленный - змею. Какую ж взять?
Одну? Обеих? Ни одной? Нет счастья,
Коль будут обе живы.

Да, государь! И Анджело - супруг мой.
Он думает, что он меня не знал,
Но знает он, что знает
Изабеллу!
Я отняла тебя у Изабеллы.
Да! Я с тобой была в беседке ночью
Под видом той, кого воображал ты.

Ты отвернись, чтобы о ней поплакать.
Потом простись со мною и скажи,
Что плачешь, расставаясь с Клеопатрой.

Вы госпожу увидели, а я -
Прислужницу. Вы полюбили - также
И я. Как вы, я мешкать не люблю.

Как! Другой?
О боги, мне лишь эту сохраните,
Меня ж избавьте смертью от объятий
Другой жены!

Плата

А я так нет. Проваливай ты, трус!
Припрячу мертвеца, покуда герцог
Не скажет, как его похоронить,
Кошель в карман - и тягу, от беды:
Сработал дельце - заметай следы.

И мне обидно, Яго,
Что ты, развязывая мой кошель,
Как если б он был твой, все знал заране.

Если б мог я
Купить ценой второй подобной ночи
Несчетное число счастливых дней, -
Я отказался бы: так было страшно.

Скажу ему, что Гермия бежит;
Тогда он завтра ночью поспешит
3а нею в лес; я тем купить хочу
Признательность, но дорого плачу;
И все же это будет мне приятно:
С ним я пройду туда и с ним обратно.

Иуда

Коль в честности моей вы усомнились
Или в умении вести дела,
Посредников строжайших созовите,
Чтобы меня проверить. Бог свидетель -
Когда весь дом ваш наводняли толпы
Бездельников и плакали подвалы
От пролитого пьяными вина,
Когда во всех покоях свет горел
И дом наш оглашался диким пеньем,
Я удалялся в брошенный курятник
И слезы лил.

Пускай монеты эти станут частью
Металла, на котором будешь ты
Гореть в аду. Пускай орудьем казни
Расплавленное золото твое
Там станет для тебя. Ты разве друг?
Скорее язва ты на теле друга…
А станешь умирать - все то, что дал
Тебе Тимон, спасти тебя не сможет
И только сдохнуть поскорей поможет!

О злой мой рок! Ты честных превращаешь
В предателей.

О, дайте мне веревку,
Иль нож, иль яд и честного судью! -
Король, зови искусных палачей:
Я всех злодеев на земле исправил
Тем, что я хуже, чем они. Я – Постум…
Пусть Постумом подлец зовется каждый,
И подлость меньшей станет, чем была! -

И очень жаль, что знатные люди имеют на этом свете больше власти топиться и вешаться, чем их братья-христиане.

Ты кладезь щедрости. Что дал бы ты
За верность долгу, если за измену
Ты осыпаешь золотом меня?
Налито сердце болью. Если вскоре
Отчаянье его не разорвет,
Найду для этого вернее средство.
Но хватит и отчаянья, я знаю.
С Антонием сражаться? Нет, пойду
И поищу зловонную канаву,
Чтоб там издохнуть. Чем она грязнее,
Тем лучше для позорного конца.

Не скрыться здесь ему; когда ж поймают -
Ему конец. Наш герцог благородный,
Мой покровитель, будет нынче ночью;
От имени его я объявлю:
Тот, кто найдет и приведет злодея
На казнь, заслужит нашу благодарность

Ох, если б он узнал, что его брата
Я спас от смерти... Забирай все деньги.
В убийстве злом раскаиваюсь я.

Что в список ты внесла, что не внесла,
Мы не включим в число своих трофеев.
Твоей казной сама распоряжайся.
Не беспокойся. Цезарь не торгаш,
Не станет он с тобою торговаться.

Честное слово, если бы сочинитель сам играл Пирама и повесился на Фисбиной подвязке, это была бы замечательная трагедия. (Иуда как воплощение)

Если ты хочешь во что бы то ни стало загубить свою душу, сделай это более приятным способом, чем топясь. Раздобудь как можно больше денег.

Если б поцелуй мой
Мог говорить, он окрылил бы дух твой.

Ты встретишь смерть, где жизнь нашел.
Я поцелуем оживлю тебя.

Раз вам со скорбью обвенчаться надо,
Не будем длить венчального обряда.
И молча, - лишь с лобзаньем, - в знак конца
Друг другу мы вручим свои сердца.

Я убивал с лобзаньем, и мой путь -
Убив себя, к устам твоим прильнуть.

Церковь

А наш народ,
Что переменчив в склонностях своих
И ценит по заслугам только мертвых,
Достоинства великого отца
Приписывает сыну.

Виселица построена прочнее, нежели церковь. (распятие)

Вы себя,
Страны надежду, скрыли под смиренной
Одеждой пастуха; меня ж, простую
Пастушку, вы богиней нарядили...
Я ж дрожу
При мысли, что, коль ваш отец случайно
Заедет в нашу глушь, как вы? О, боги!
Что мог бы он подумать, встретив сына
В подобном жалком виде? Что сказал бы?
И как, в моем заимствованном блеске,
Взглянула б я в суровый лик?

Еще семь знойных лет и самый воздух
Ее лица открытым не увидит;
Под пологом черницы, день за днем,
Она кропить свою обитель будет
Горючей влагой слез; да не истлеет
Родного брата мертвая любовь,
Но сохранится свежей в скорбной думе.

Ты только сделай то, что мать сказала, -
И все сердца - твои, затем что чернь
(Когда ее попросят) на прощенье
Щедра не меньше, чем на пустословье.

Примите дом, вступите в обладанье
Наследьем Мавра.

О золото, какой ты бог могучий,
Коль даже в этом храме, что грязнее
Свиного хлева, молятся тебе!
Да, это ты морскую пену пашешь,
Ведешь суда, почтение внушаешь
К рабам презренным.

Эй, синьора,
Противовес апостолу Петру,
Привратник ада!
(врата ада не одолеют ее)

Вот созданье,
Что, если б секту основало, сразу
Затмило б всех, вербуя прозелитов
Одним лишь приглашеньем.

Или она безумна? Но тогда
Она бы не могла вести свой дом,
Решать дела, давать распоряженья
Так ровно, рассудительно и твердо,
Как это я видал.

В пути найдется случай написать
Заглавный лист для нашей с вами книги,
И чванных родственников королевы
От принца я сумею оттеснить.

Воробьиха так долго кормила кукушку,
Что та, наконец, ей пробила макушку.
Так. Свеча догорела - и мы остались в потемках.

Крикни ему, дяденька, как кухарка кричала живым угрям, когда клала их в пирог: она стукала их по голове и приговаривала: "Спокойней, негодники, спокойней!"

Я мужа
В покое не оставлю; приручу,
Мешая спать; замучу разговором;
Я в школу превращу его кровать,
А стол - в исповедальню.

Отца я знаю.
Что он сказал - сестре я написала (религии)

Неужели вы думаете, Гортензио, что при всем богатстве ее отца кто-нибудь согласится жениться на ведьме из пекла?

А я намерен закрепить за ней,
На случай, если бы вдовой осталась,
Имения мои и все аренды.

У меня хватит духа на все, что только не опозорит души моей.

Кто б ни был тот, кто в этом гнусном деле
Дочь вашу разлучил с самой собой
И с нею - вас, горчайшие слова
Кровавых книг закона истолкуйте
По-своему, хотя бы обвинялся
Родной наш сын.

Ступай к царице,
Скажи, что не грозит ей униженье.
Что хочешь обещай, лишь бы она
Из гордости себя не умертвила
И не расстроила бы наши планы.
Ведь если в Рим живой ее доставим,
Запомнится навеки наш триумф.

Он просто издевается над Римом.
В Александрии, сообщают мне,
На серебром обитом возвышенье
Антоний с Клеопатрой сели рядом
На тронах золотых; и у подножья -
Цезарион (сын якобы того,
Кто мне названым был отцом), а также
Весь выводок приблудных их детей.
И власть самодержавную он дал ей
Не только над Египтом, но еще
Над Палестиной, Лидией и Кипром.

Свою империю он отдал шлюхе.

- Ты все видишь в дурном свете, племянница.
- У меня хорошее зрение, дядюшка. Днем могу даже церковь разглядеть.

Я правлю царством
И наравне с мужчинами должна
Участвовать в походе.

Что ж, если
Твой повелитель хочет, чтоб царица
Просила подаянья, то скажи,
Что подаянья меньшего, чем царство,
Просить не подобает государям.
А потому, коль сыну моему
Отдаст он завоеванный Египет,
Благодарить я буду на коленях
За то, что он мое мне подарил.

Приглашай любезней
Вот этих незнакомцев к нам на праздник
Ведь это будет лучший путь к знакомству.
Ну, не красней, да встреть их как прилично
Хозяйке праздника. Зови же нас
Попировать на стрижке стад твоих,
Им процветанья пожелать!

- Смотрите-ка, смотрите, сюда шествует госпожа, наша утолительница.
- Немало болезней подхватил я под ее кровлей, которые мне стоили...
- Тысячи три долларов в год.

- ...Вот полный перечень моих сокровищ:
Все деньги, драгоценности и утварь
Указаны подробно.
Вот мой казначей.
Пусть он под страхом смерчи поклянется,
Что я не утаила ничего.
Ну, поклянись, Селевк.
- Нет, госпожа.
Не стану лгать, рискуя головой,
Пусть лучше мой язык прилипнет к нєбу.
- Но что ж я скрыла?
- Скрытого тобой
Достанет, чтоб купить все то, что в списке.

Порфиру мне подай. Надень корону.
Бессмертие зовет меня к себе.
Итак, вовеки виноградный сок
Не смочит этих губ. Поторопись!
Я слышу, как зовет меня Антоний, -
Я вижу, он встает навстречу мне,
Поступок мой отважный одобряя.
Смеется он над Цезаревым счастьем;
Ведь счастье боги нам дают затем,
Чтобы низвергнуть после за гордыню.
Иду, супруг мой. Так назвать тебя
Я мужеством завоевала право.
Я - воздух и огонь; освобождаюсь
От власти прочих, низменных стихий.

Способна ль ты, отвергнув отчий выбор,
В монашескую рясу облачиться,
Навек замкнуться в темный монастырь,
Всю жизнь прожить бесплодной инокиней,
Уныло славя хладную луну.
Блаженны те, что, кровь смирив, свершили
Свой подвиг девственный. Но по-земному
Счастливей роза, ставшая духами,
Чем та, что на нетронутом кусте
Живет и гибнет в святости пустынной.

Я у царицы выпрошу пажа,
Ее очей чудовищный кумир
Развею в прах, - и всюду будет мир.

Чтоб чистой жить, его на смерть предам.

Да все она же, власть над нашей властью,
Доверенная доблестному Яго.
Он упреждает наши ожиданья
На семь ночей. - О Дал, храни Отелло,
Из мощных уст дохни в его ветрило,
Чтоб в эти воды ввел он свой корабль,
Пал трепетно в объятья Дездемоны,
Возжег пыланьем наш угасший дух
И Кипр скорей утешил!

Вам не уехать! "Правда" королевы
Не ниже "правды" короля! Ну, что же?
Иль мне считать вас пленником, не гостем?

София

В мрак безнадежный ввержена сестра,
Чьи совершенства - если может вспять
Идти хвала - бросали вызов веку
С высот своих.

- Ты, дочь,
Лишилась королевства.
- Нет, отец:
Два мира я приобрела.

Вернись домой, Бертрам! Вернись оттуда,
Где честь в награду может получить
Одни рубцы, но чаще - все теряет.
А я уйду. Ты там, пока я здесь, -
Так смею ль я здесь дольше оставаться?
Нет, ни за что, хотя бы в этом доме
Благоуханье райское лилось
И ангелы служили вместо слуг.
Да, я уйду, и пусть утешит слух твой
Известье о моем уходе горьком.
Мой день окончен, - ночь в друзья возьму.
Как жалкий вор, скрываюсь я во тьму.

Она старалась по ветвям развесить
Свои венки; коварный сук сломался,
И травы и она сама упали
В рыдающий поток. Ее одежды,
Раскинувшись, несли ее, как нимфу;
Она меж тем обрывки песен пела,
Как если бы не чуяла беды
Или была созданием, рожденным
В стихии вод; так длиться не могло,
И одеянья, тяжело упившись,
Несчастную от звуков увлекли
В трясину смерти.

Это ль не было паденьем!
Меня, чья благородная любовь
Шла неизменно об руку с обетом,
Мной данным при венчанье, променять
На жалкое творенье, чьи дары
Убоги пред моими!

Разлучена с собой и с мыслью светлой,
Без коей мы - лишь звери иль картины;

Мавр способен
В угоду ей отречься от креста
И всех даров и таинств искупленья.
К ее любви он так душой прикован,
Что ей дано творить и разрушать,
По прихоти своей играя в бога
С его бессильем.

- Есть женщины, которые так низки,
Чтоб изменять мужьям?
А ты, в обмен на целый мир, могла бы?
- Вы - разве нет?
- Нет, видит свет небесный!
- Чтобы небесный свет не видел, я дождалась бы темноты.
Мир - вещь большая. Этакий мешок
За маленький грешок!
Я бы это сделала, а потом разделала. Конечно, я бы этого не сделала за складной перстень, или за отрез полотна, или за какие-нибудь платья, юбки, чепчики или всякие там пустяковые подачки. Но за целый мир - да всякая наставила бы своему супругу рога, чтобы сделать его монархом! Я бы и чистилища ради этого не побоялась… Да ведь это зло - зло мирское; а так как за труды вы получаете мир, то это зло совершено в вашем же собственном мире, и вы можете сразу его исправить.

- О нераздельный господин вселенной!
Мне не представить так свои поступки,
Чтоб безупречными они казались.
Я, признаюсь, подвержена была
Всем слабостям, что женский пол пятнают.
- Знай, Клеопатра, не усугублять,
Преуменьшать твою вину мы склонны.
И если ты намереньям моим
(А для тебя они благоприятны)
Не воспротивишься, то перемена
Тебе на пользу будет. Если ж ты
Набросишь тень жестокости на нас,
Избрав судьбу Антония, - тогда
Ты вызовешь негодованье наше
И обречешь детей своих на гибель.
В противном случае ее бы мог
Я отвратить.

с нее довольно неба
И терний, что в груди у ней живут,
Язвя и жаля.

Мария
- Она своей судьбы настолько выше
Душой, насколько ниже нас рожденьем.
- Но жаль, что нет у ней образованья;
Она могла б учить учителей.

Суд и гнев твоего отца, если бы он захватил меня в своих владениях, не могут, о самое дорогое из всех существ, так жестоко поразить меня, чтобы ты не оживила меня своим взором.

Взамен молитвословий,
Ей черепки кидали бы и камни;
А ей даны невестины венки,
И россыпи девических цветов,
И звон, и проводы.

Клянусь тебе, что сердца моего
Ты вымучить одна могла признанье.
Клянусь тебе, что никогда, нигде,
Ни в пиршестве за чашею безумства,
Ни в дружеском, заветном разговоре,
Ни под ножом, ни в муках истязаний
Сих тяжких тайн не выдаст мой язык.

Я не простилась с ним; а было много
Чего сказать ему; я не успела
Поведать, как о нем я думать буду
В известные часы, ни клятву взять,
Что ради итальянок не изменит
Он чести, как и мне, ни попросить,
Чтоб в полночь, в шесть часов утра и в полдень
Встречался он молитвами со мной,
Которые меня уносят в небо;
Дать не успела поцелуй прощальный
Меж заговорных слов: пришел отец
И словно, ветер северный жестокий,
Все почки сбил, не дав расцвесть.

Корабль (церковь)

В церкви,
Смотря на камни здания святого,
Как мог бы я не вспомнить скал опасных,
Что, хрупкий мой корабль едва толкнув,
Все пряности рассыпали бы в воду
И волны облекли б в мои шелка.

Вот новость, лучшая для нас: король
И спутники его - все невредимы!
А вот другая новость: наш корабль,
Что три часа назад разбился в щепы,
Стоит опять целехонек, наряден,
Как в первый день, когда он вышел в море.

Не знаю, как случилось,
Но в трюме нас свалило мертвым сном.
Вдруг поднялся какой-то странный шум,
И крик, и вой, и лязг цепей, и скрежет.
Проснулись мы и, выйдя на свободу,
Увидели наш царственный корабль
В порядке полном и новей, чем прежде.
От радости подпрыгнул капитан.

О, как я страдала,
Страданья погибавших разделяя!
Корабль отважный, где, конечно, были
И честные и праведные люди,
Разбился в щепы. В сердце у меня
Звучит их вопль. Увы, они погибли!
Была бы я всесильным божеством,
Я море ввергла бы в земные недра
Скорей, чем поглотить ему дала бы
Корабль с несчастными людьми.

меня,
Суденышко, истерзанное бурей,
Втащили волны в эту гавань смерти,
Где бьюсь я об утес твоей груди.

Время

Я для немногих счастье, скорбь для всех,
Для злых и добрых - страх и радость. Грех
Творю и разрушаю без усилья!
Я - Время! ныне перед вами крылья
Я разверну. Не ставьте мне в вину
Мой быстрый лет и то, что я скользну
Через шестнадцать лет, ничем пробела
Не заполняя. Власть дана мне - смело
Законы нарушать, в единый час
Создать обычай, свергнуть - все зараз.
Я - вечно то же, с древности далекой
До наших дней. Мое взирало око
На самое начало бытия;
И сделаю таким же прошлым я
То, что царит теперь. Оно увянет
И сказкою, как эта сказка, станет!
Перевернуть часы позвольте мне.
И думайте, что были вы во сне.

Я здесь улавливаю чутким ухом
Фальшь инструментов, нарушенье строя,
А нарушенье строя в государстве
Расслышать вовремя я не сумел.
Я долго время проводил без пользы,
Зато и время провело меня.
Часы растратив, стал я сам часами:
Минуты - мысли; ход их мерят вздохи;
Счет времени - на циферблате глаз,
Где указующая стрелка - палец,
Который наземь смахивает слезы;
Бой, говорящий об истекшем часе, -
Стенанья, ударяющие в сердце,
Как в колокол. Так вздохи и стенанья
Ведут мой счет минутам и часам.
Послушное триумфу Болингброка,
Несется время; я же - неподвижен,
Стою кукушкой на его часах.

Исчислил я, что для меня сегодня
Созвездия стоят благоприятно;
И если упущу я этот случай,
То счастье вновь меня не посетит.

Мне остался
Лишь час любви и деловых забот
Вблизи тебя - Наш повелитель - время.

Забыто все. Ни слова о прошедшем,
Но будем настоящим дорожить.
Я стар и не могу в решеньях медлить,
Иль времени бесшумная стопа
Меня опередит.

Пришел конец и мощи и гордыне.
Бегите ж прочь вы все, кто хочет жить:
И время отказалось мне служить.

Мой замысел уж близок к завершенью.
Власть чар сильна, покорно служат духи,
И колесница времени как должно
Везет свой груз. Скажи, который час?

- Не около семи, а ровно два -
- Поеду в семь и ни минутой раньше.
Вот посмотри, ведь ты все время споришь,
Что б ни сказал, ни сделал, ни решил я.
Эй, распрягать! Сегодня не поеду,
А прежде чем я вздумаю поехать,
Часы покажут, сколько я сказал.

Не хватайся за колесо, когда оно катится под гору, не то сломает шею, а вот когда большое колесо в гору катится, хватайся за него: оно и тебя подтянет.

В чем вы меня вините - все свершил я.
И много больше. Время все откроет.
Всему конец, и мне!
Круг колесо свершило: я повержен.

Любое время годно для решенья
Назревших дел.

Чревато наше время новостями,
И каждый миг приносит новый плод.

Время тащится на костылях, пока любовь не исполнит всех своих обрядов.

Мы действуем умом, не колдовством,
А ум берет в соображенье время.

Календарь, календарь! Справьтесь в альманахе. Где там лунный свет? Где там лунный свет?

И дело, видно, срочное: с галер
За этот вечер прибыло подряд
Двенадцать нарочных, друг другу вслед.

Тут часы он вынул
И, мутным взглядом посмотрев на них,
Промолвил очень мудро: "Вот уж десять!
Тут видим мы, как движется весь мир.
Всего лишь час прошел, как было девять,
А час пройдет - одиннадцать настанет;
Так с часу и на час мы созреваем,
А после с часу и на час - гнием.
Вот и весь сказ".

С тех пор как был я побежден тобою
В двенадцатом по счету поединке,
Не проходило ночи, чтоб не снились
Мне схватки наши: видел я во сне,
Как мы с тобой, друг другу стиснув горло,
Катались по земле, срывали шлемы, -
И я в изнеможенье просыпался.

- Какое сейчас время дня, Апемант?
- Время быть честным.
- Это время бывает всегда.
- Тем хуже для тебя, что ты его пропустил.

О время, ты меня опередило!
Как только дело отстает от воли,
Ее нагнать уже нельзя.

Светлейшие монархи, излагать,
Что есть величество и что есть долг,
Зачем день - день, ночь - ночь и время - время,
То было б расточать ночь, день и время.

Братья, Каин и Авель

Рожденные на свет
Утробою одною близнецы
Почти неразличимы по зачатью,
Развитию, рождению; но стоит
Судьбе им дать удел неравный, сразу
Счастливец неудачника теснит.
Таков уж от природы человек;
Потоком бедствий всяческих гонимый,
Не может быть он счастлив без того,
Чтоб к ближнему не проявить презренье…
Один из близнецов от благ тучнеет,
Второго делает худым нужда.

Отойдя от дел,
Замкнувшись в сладостном уединенье,
Чтобы постичь все таинства науки,
Которую невежды презирают,
Я разбудил в своем коварном брате
То зло, которое дремало в нем.
Как, балуя, отец ребенка губит,
Так в нем мое безмерное доверье
Взрастило вероломство без границ.
Брат, опьяненный герцогскою властью,
Могуществом, богатством, и почетом,
И всеми атрибутами величья,
Которые ему я предоставил,
Как своему наместнику, решил,
Что он воистину миланский герцог:
Так лжец, который приучил себя
Кривить душой, быть с истиной в разладе,
Подчас в свою неправду верит сам.
Все возрастало честолюбье брата...

На корабле со мной и брат мой Глостер.
И он меня выводит из каюты
На палубу. И, взоры устремив
К английским берегам, припоминаем
Мы вереницу горестных событий
В войне между Ланкастером и Йорком.
Вот так по зыбкой палубе шагаем
Мы с Глостером, и вдруг он оступился;
Бросаюсь я ему помочь, но тут
Он, падая, меня толкает за борт
В кипенье вздыбленных морских валов.
О боже! Как мучительно тонул я!
Еще в моих ушах - рычанье волн!
Еще в моих глазах - виденья смерти!
(рождение близнецов из утробы)

Кто мне напомнил наш ночной привал,
Когда мы замерзали в чистом поле,
И он меня своим плащом укутал,
А сам дрожал от холода всю ночь?
Но приступ зверской ярости все это
Стер с памяти моей,

Ты мать двух принцев, посланных в насмешку
Злым роком.

Отцу не меньше дорог незаконный
Чем ты, законный. Как звучит: "законный"!
Ну, мой законный брат, удайся только
Мне выдумка с письмом, - Эдмунд презренный
Законным станет. Я расту, я крепну.
На помощь незаконным, боги!

Отец доверчив, брат мой благороден;
Так далека от зла его натура,
Что он в него не верит. Глупо честен:
С ним справлюсь я легко. Тут дело ясно.
Пусть не рожденье - ум мне даст наследство:
Для этой цели хороши все средства.
(Исав и Иаков)

А у Кассио
Жизнь так красива, что я сам себе
Кажусь уродом. Есть и та опасность,
Что Мавр меня изобличит пред ним.
Нет, смерть ему!

Вы никогда не будете в изгнанье
Искать любви и дружбы обоюдной,
Чтоб вихрь вражды, рожденной здесь, утих;
Не станете искать друг с другом встречи,
Чтоб, в заговор вступив или стакнувшись,
Противу нас или державы нашей,
Иль наших подданных злоумышлять.

Не мой нрав зловредный мне велит
Высокого собрата порицать.
Вот что мне пишут из Александрии:
Его занятия - уженье рыбы
Да шумные попойки до утра;

Брат, опьяненный герцогскою властью,
Могуществом, богатством, и почетом,
И всеми атрибутами величья,
Которые ему я предоставил,
Как своему наместнику, решил,
Что он воистину миланский герцог

Но я весьма жалею, друг Горацио,
Что я с Лаэртом позабыл себя;
В моей судьбе я вижу отраженье
Его судьбы;

О сбудься, сбудься, мой желанный сон,
Так, чтобы нас, мой брат, мог спутать он!

В зеркале моем
Мой брат поныне жив;

Видишь, как судья издевается над мелким простым воришкой? Дай-ка я тебе скажу на ухо: пусть поменяются местами; раз, два, три, - где теперь судья? Где вор?

Они пошли сражаться, как-никак.
Поэтому сгусти немедля мрак;
Скорей набрось на звезды небосклона
Сплошной туман, чернее Ахерона;
И так бойцов ревнивых закрути,
Чтоб им друг друга было не найти.
То у Лизандра позаимствуй речь,
Чтоб гневный пыл в Деметрий разжечь;
То, как Деметрий, выругайся зло;
Пусть бегают, пока на их чело
Смертоподобный сон не опустил
Свинцовых стоп и нетопырьих крыл.

Сансара

- Ну, как наш мир?
- Растет, но и ветшает он.

Вы духом мечетесь по океану,
Где ваши величавые суда,
Как богатеи и вельможи вод
Иль пышная процессия мореная,
С презреньем смотрят на торговцев мелких.

Да, скорбь не знает ни календаря,
И ни часов: день, ночь - ей все едино.
Горды своими титулами принцы,
Но блеск снаружи, рой забот внутри;
Они, прельстясь мечтанием неверным,
Ввергаются в пучину верных бедствий.
Так в чем отличье черни от господ?
Ни в чем, коль внешний блеск не брать в расчет.

Скорбь, упав на землю,
Как грузный мяч, опять взлетает вверх, -
От тяжести, а не от пустоты…
Скорбь незачем искать - она повсюду.

Каким докучным, тусклым и ненужным
Мне кажется все, что ни есть на свете!
О, мерзость! Это буйный сад, плодящий
Одно лишь семя; дикое и злое
В нем властвует.

Терплю, терплю уж восемьдесят лет:
На каждый светлый час - неделя бед.

Я ж к огненному колесу прикован,
И на него мои стекают слезы
Расплавленным свинцом.

Жизнь - ускользающая тень, фигляр,
Который час кривляется на сцене
И навсегда смолкает; это - повесть,
Рассказанная дураком, где много
И шума и страстей, но смысла нет.

Кружится мир у пьяного в глазах.

…когда боятся слухов,
Таких же смутных, как сама боязнь,
И носятся в пустом и диком море
Во все концы.

…где есть недуг тягчайший,
Мы меньшего не чувствуем. Ты будешь
Спасаться от медведя; но, завидев
Бушующее море пред собой,
Невольно повернешься к пасти зверя.

Да, чудо, что так долго выносил он.
Жизнь эта призрачной была.

Не дело биться в море, император,
Вверять свою судьбу гнилым доскам.
Вот меч мой, вот рубцы мои - им верь.
Пусть финикийцы или египтяне
Барахтаются на воде, как утки, -
Мы, римляне, привыкли побеждать,
Ногою твердой стоя на земле.

Сама ты по себе не существуешь,
А создана из тысяч малых долек,
Рожденных прахом! Ты не знаешь счастья,
Гонясь за тем, чего ты не имеешь,
И, забывая то, чем обладаешь.
Ты не надежна: с каждою луной
Меняется причудливо твой облик.
Ты если и богата, то бедна,
Как нагруженный золотом осел,
Под ношей гнешься до конца пути,
Покамест смерть не снимет этой ноши.

- Что нового на белом свете?
- Ничего, кроме разве того, что у добродетели сильнейшая лихорадка, такая, которая пройдет только со смертью. Только на новое спрос. Сейчас прямо опасно до старости идти по одному пути, и постоянство считается чем-то удивительным.

На небесах найдем мы утешенье,
А на земле - лишь скорби да заботы.
Супруг ваш ищет за морем победу,
Но как бы здесь беду он не нашел.

Пророк

Я показал в набросках этой оды
Любимца мира, баловня судьбы,
Кто свой досуг проводит непрерывно
В изысканных и тонких развлеченьях.
Подробности презрев, взлетая вольно,
Мой дар певца скитается свободно
По морю бесконечному страниц,
Не отравляет он расчетом злобным
В своем движенье даже запятой
И рвется ввысь отважно, как орел,
Бесследно исчезая.

Но почему-то сам пророк тогда
Не предсказал, что будет мной убит.
(Иоанн)

Деньги

Ах, если б наши деньги были так же
Верны, как верно то, что их вы ждете,
Нам было бы спокойней.

О, я знаю,
Что этот желтый раб начнет немедля
И связывать и расторгать обеты;
Благословлять, что проклято; проказу
Заставит обожать, возвысит вора,
Ему даст титул и почет всеобщий
И на скамью сенаторов посадит.
Увядшим вдовам женихов отыщет!
Разъеденная язвами блудница,
Та, от которой даже сами стены
Больничные бы отшатнулись, - станет
Цветущей, свежей и благоуханной,
Как майский день. Металл проклятый, прочь!
Ты, шлюха человечества, причина
Вражды людской и войн кровопролитных,
Лежи в земле, в своем законном месте!
Я вновь тебя зарою глубоко.

Лишь Ричард жив - служитель преисподней,
Торгаш кровавый, что скупает души
И шлет туда.

Коль нуждаюсь
В деньгах я, стоит мне украсть собаку
У нищего и подарить Тимону,
Как пес начнет чеканить деньги мне!
(цена пса - Притчи)

"Где ж деньги у собак? Как может пес
Давать взаймы три тысячи червонцев?"

На радостях старик ему назначил
Три тысячи червонцев ежегодно
И разрешил употребить солдат,
Уже им снаряженных, против Польши.

Ни удержу, ни меры! Сумасшедший!
Швыряет деньги он и не желает
Ни подсчитать расходы, ни покончить
С потоком трат! Он не желает видеть,
Как уплывает от него богатство.

Старая пословица прекрасно поделилась между моим хозяином Шейлоком и вами, синьор: у вас - божья благодать, а у него - деньги. (Закон)

Его посулы - выше средств его
И могут исполняться только в долг,
Он, что ни слово, то все больше должен.
Так много доброты в нем, что теперь
Он за нее проценты платит.

Прости! Вот кошелек - он снимет боль.

Его кошелек уже пуст. Все золотые слова истрачены.

Октавий Цезарь выжимает деньги,
Теряя тысячи сердец.

Да обратится золото все в грязь!
Ведь только те в нем лучшее и видят,
Кто грязных чтит богов.

Мир и его закон -
Тебе враги; мир не создал закона,
Который бы тебя обогатил.
Нарушь закон - и перестань быть бедным,
Взяв эти деньги.

Антихрист

Земля разверзлась, адский огнь пылает,
Хохочут бесы, молятся святые, -
Все ждут, что будет изгнан он отсюда.
О боже, подытожь его грехи

он перед небом
Кривляется, как злая обезьяна,
И так, что плачут ангелы над ним,
Которые, будь смертными они,
Наверно бы, до смерти досмеялись.

Коль родит, -
Создай дитя из гнева, чтоб росло
Невиданным злодеем ей на муку!

Ты вышел в мир и, как бог свят,
Мир для меня преобразился в ад.

Чу, трубы герцога! Зачем он прибыл?
Закрою гавани; ему не скрыться.
Мне это герцог разрешит. Портреты
Его я разошлю, чтоб в королевстве
Узнали все его; мои же земли,
О честный, верный сын мой, я смогу
В наследство дать тебе.

Так, так, так.
Занять его местечко и блеснуть
Двойным канальством...

Воскресение

Проснись... довольно камнем быть. Приблизься...
И всех, кто смотрит, чудом порази.
Твой склеп запру я: выходи на волю,
Верни свое оцепененье смерти;
Жизнь добрая тебя освобождает!

Да, лучше бы тебе лежать в могиле, чем предоставлять нагое тело всей ярости небес.

Зачем тебя из гроба вынимают?
Ты - светлая, блаженная душа,

Что сказать мне?
Мои ли это руки? Ну, посмотрим...
Булавка колет. Если б только знать мне,
Кто я такой?

- Верни его, мой милый.
- Не сразу, дорогой мой друг; попозже.
- Прошу тебя, назначь; но в срок не дольше
Трех дней. Он кается чистосердечно.

Ради Яго он сказал мне дерзость
На карауле; вследствие чего
Я был смещен; он и сейчас, очнувшись
От мнимой смерти, заявил, что Яго
Подбил его на это.

Эй, кто там? Отзовись! Эй! - Нет ответа.
Да что это? Тимон скончался? Верно,
Зверь растерзал его - людей тут пет.
Конечно, мертв он - вот его могила.
(пустой гроб)

Зачем твои схороненные кости
Раздрали саван свой; зачем гробница,
В которой был ты мирно упокоен,
Разъяв свой тяжкий мраморный оскал,
Тебя извергла вновь? Что это значит,
Что ты, бездушный труп, во всем железе
Вступаешь вновь в мерцание луны,
Ночь исказив; и нам, шутам природы,
Так жутко потрясаешь естество
Мечтой, для наших душ недостижимой?
Скажи: зачем? К чему? И что нам делать?

Йога и тантра

- Ну что, готовы кони?
- Готовы, государь. - конь

Ты истощил в бою все свое дыханье. Презренный трус, сама природа от тебя отказывается!

…и так быстро соорудили брачную лестницу, что теперь надо им без удержу взбираться на самый верх.

О дорогая Офелия, не даются мне эти размеры. Я не умею высчитывать мои вздохи; но что я люблю тебя вполне, о вполне, чудесная, этому верь. Прощай! Твой навсегда, дражайшая дева, пока этот механизм ему принадлежит.

Такую благодать найдя в жене,
Он на земле вкусит всю радость неба;
А не захочет этого понять,
Так он поистине не стоит неба.

Невольное терпенье
И вольный гнев приходят в столкновенье,
И тело все мое от них дрожит.

Ты, молния, огнем слепящим выжги
Надменные глаза! Туман болотный,
Подъятый мощным солнцем, отрави
Всю красоту ее, убей в ней гордость!

Если б поцелуй мой
Мог говорить, он окрылил бы дух твой.

- Я должен сам распутать те узлы,
Что Фульвия связала.
- А как же твоя здешняя связь? И как будет выпутываться Клеопатра, если ты будешь распутываться далеко отсюда?

И люди,
Покинув город, ринулись к реке.
Вмиг опустела рыночная площадь,
Где восседал Антоний. И остался
Наедине он с воздухом, который
Помчался б сам навстречу Клеопатре,
Будь без него возможна пустота.
Когда она
Причалила, гонцов послал Антоний,
Прося ее прибыть к нему на пир.
Она ж ответила, что подобает
Скорей ему быть гостем у нее.
Антоний наш учтивый, отродясь
Не отвечавший женщине отказом,
Отправился, побрившись десять раз,
На пиршество и сердцем заплатил
За все, что пожирал он там глазами.

Берешь с собой ты часть моей души.
Будь ласков с ней. - Сестра, супругой будь
Такою, чтобы оправдать надежды
И превзойти ручательства мои. -
Не допусти, Антоний благородный,
Чтобы тот столп, который предназначен
Для укрепленья дружбы, стал тараном
И развалил ее. Уж лучше б нам
Совсем не пользоваться этим средством,
Чем осквернить его.

Не красит темное пятно на лбу
И жеребца, не только человека.

…Сестру и королеву,
Наследницу воинственной страны,
Мы, как бы с омраченным торжеством -
Одним смеясь, другим кручинясь оком,
Грустя на свадьбе, веселясь над гробом,
Уравновесив радость и унынье, -
В супруги взяли, в этом опираясь
На вашу мудрость, бывшую нам вольной
Пособницей.

Нельзя к тебе спуститься мне, любимый.
Прости, нельзя: вдруг схватят там меня.
Удачливому Цезарю не дам
Его триумф украсить Клеопатрой.
Пока есть у кинжала острие,
И сила смертоносная у яда,
И жало у змеи - я не боюсь...
Сюда, ко мне, ко мне, Антоний мой! -
Вы, девушки, и вы, друзья, - поднимем
Его наверх.
Ко мне... Ты встретишь смерть, где жизнь нашел.
Я поцелуем оживлю тебя.

На змею, вишь ты, полагаться трудно, разве что она в руках человека с понятием. Потому как ежели прикинуть, то что в ней хорошего, в змее?

Мадам Паутинка, дорогая мадам, вооружитесь чем-нибудь и убейте-ка мне этакого шмеля с красными ляжками, который на макушке у чертополоха сидит – и засим, дорогая мадам, принесите мне его медовый мешочек. Вы при этом, мадам, не слишком горячитесь и смотрите, дорогая мадам, чтобы мешочек не лопнул. Мне будет очень неприятно, если вы обольетесь медом, синьора.

Да, если жид попасть на небо может,
Так только из-за дочери прелестной,

Так жимолость сплетается с вьюнком;
Так повилика нежно окружает
Перстнями кряжистые пальцы вяза.
О, я люблю тебя, люблю безумно!

- Ребята, как вы живете оба?
- Как безразличные сыны земли.
- Уж тем блаженно, что не сверхблаженно;
На колпачке Фортуны мы не шишка.
- Но и не подошвы ее башмаков?
- Ни то, ни другое, принц.
- Так вы живете около ее пояса или в средоточии ее милостей?
- Право же, мы занимаем у нее скромное место.

Два моих собрата,
Которым я, как двум гадюкам, верю,
Везут приказ; они должны расчистить
Дорогу к западне. Ну что ж, пускай;
В том и забава, чтобы землекопа
Взорвать его же миной; плохо будет,
Коль я не вроюсь глубже их аршином,
Чтоб их пустить к луне; есть прелесть в том,
Когда две хитрости столкнутся лбом!

Страсть остается страстью. Пусть напишут
У черта на рогах: "вот добрый ангел", -
То будет ложный герб.

Нрав твой
Чрезмерно полон благостного млека,
Чтоб взять кратчайший путь. Ты ждешь величья.
Ты не лишен тщеславья, но лишен
Услуг порочности. Ты жаждешь сильно,
Но жаждешь свято. Ты играешь честно,
Но рад нажиться. Ты хотел бы взять
То, что взывает: "Сделай - и достигнешь!"
И ты скорей боишься сделать это,
Чем хочешь, чтобы это не свершилось.
Приди. Мой дух тебе вольется в уши,
И мой язык сметет бесстрашно все,
Чем загражден тот обруч золотой,
Которым рок и неземная помощь
Тебя венчают.

Я буду драться,
Пока с костей все мясо мне не срубят.
Чод

Не стану ль я играть костями предков,
Не вырву ль я Тибальда труп кровавый
Из савана и, в бешенстве, схватив
Кость одного из прадедов моих,
Не размозжу ль той костью, как дубиной,
В отчаяньи я голову себе?

Вели ты мне с высокой башни прыгнуть,
Идти к ворам, с змеями пресмыкаться,
Или закуй меня с медведем на цепь,
Иль на ночь в склеп, наполненный костями
Смердящими и грудой черепов,
Меня запри, иль в свежую могилу
Вели мне лечь под саван мертвеца, -
Все, все, о чем и слышать не могу я
Без трепета, готова сделать я,
Без всякого сомнения и страха,

Он эхо шлет к престолу,
Где властвует любовь.

Путь

Стать - это слишком мало.
Стать надо прочно.

- Можешь ты сказать, почему нос у человека посреди лица? – Нет -
- Чтобы около носа были по бокам два глаза: чего человек не разнюхает, он сможет рассмотреть.

Надорванное сердце
Не вынесло, увы, такой борьбы
Меж радостью и горем и разбилось
С улыбкой.

О, хитрый бес!
Святого ловишь ты, надев святую
Приманку на крючок. Но нет соблазна
Опаснее того, что нас ведет
На путь греха, пленив нас чистотою...

Чудесный этот зов таить не может
Ни зла, ни блага. Если в нем есть зло,
Зачем он мне вручил залог успеха,
Начав правдиво? Я - Кавдорский тан.
А если благо, то зачем внушает
Такую мысль, что волосы встают
И сердце, как сорвавшись, бьется в ребра,
Назло природе?

Меня преграды не смутят: я в кровь
Так далеко зашел, что повернуть
Уже не легче, чем продолжить путь.

Вперед гляжу я, не по сторонам,
Не на последствия: там ничего
Не различить мне сквозь туман.

Когда нет радости, тогда надежда
На будущую радость - тоже радость.
И потому тем двум усталым лордам
Надежда сокращает долгий путь,

Привет тебе, неволя! Ты к свободе
Мне кажешься путем.

К союзу двух сердец
Был горек путь. Тем сладостней конец.

Причастие

Какая тьма людей Тимона жрет,
А он не видит их! Орава эта
Не яства поглощает - кровь Тимона,
И он их сам, безумец, поощряет.

- Пять тысяч крон...
- Пять тысяч капель крови
За них отдам я. - А тебе? - Тебе?

Пущу немного крови в подтвержденье,
Что храбро бился я.
Видал я пьяниц,
Себя сильнее ранивших для смеха. -
Отец! На помощь!

Иль я живым останусь,
Иль, умирающую честь омыв
Своею кровью, ей бессмертье дам.

Отдам жиду и плоть и кровь я раньше,
Чем за меня прольешь ты каплю крови.

Кто будет отвечать за грех кровавый?

О мысль моя, отныне ты должна
Кровавой быть, иль прах тебе цена!

Говорят, у совы отец был хлебник. Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать. Благослови Бог вашу трапезу!

- Не станешь же ты требовать его мяса: на что оно годится?
- Чтобы рыбу на него ловить! Пусть никто не насытится им, - оно насытит месть мою.

Второй

Я много должен вам; как безрассудный
Мальчишка, это все я потерял.
Но коль решитесь вы стрелу вторую
Послать за первой вслед, - не сомневаюсь,
Что, целясь метко, иль найду я обе,
Иль возвращу вторую, благодарным
За первую оставшись должником.

Он дважды это повторил, и дважды -
С особым удареньем.

Второй супруг - проклятие и стыд!
Второй - для тех, кем первый был убит.

Если б мог я
Купить ценой второй подобной ночи
Несчетное число счастливых дней, -
Я отказался бы: так было страшно.

Глотать я буду воздух на лету,
Мой путь займет лишь два биенья пульса.

Еще раз: хочешь стать владыкой мира?

Теперь я стану зримым и явлюсь
Пред ними снова как миланский герцог.

Марций-то возвращается, и теперь у него еще больше причин быть высокомерным.

"Высокодержавный! Да будет вам известно, что я высажен нагим в вашем королевстве. Завтра я буду ходатайствовать о дозволении увидеть ваши королевские очи; и тогда, предварительно испросив на то ваше согласие, я изложу обстоятельства моего внезапного и еще более странного возвращения ".
Что это значит? Или все вернулись?
Иль здесь обман, и это все не так?

Я так зарычу, что всякой человеческой душе приятно будет меня послушать. Я так зарычу, что герцог скажет: "Пусть еще рыкнет разок, пусть еще рыкнет разок".

И так он дважды в этот мертвый час
Прошел при нашей страже грозным шагом.

Нет, раз я вынес половину срама,
То и другую вынесу упрямо!

- Этот большой младенец, которого вы видите, еще не вышел из пеленок.
- Быть может, он вторично в них попал ведь говорят, старый человек - вдвойне ребенок.

- То было,
Когда три горьких месяца минули
И, наконец, заставил я тебя
Мне руку белоснежную отдать
В залог любви; тогда сказала ты -
"Твоя навек!".
- Да, то был миг благой.
Два раза хорошо я говорила:
Раз - чтоб навек супруга приобресть,
Другой - чтоб друга приобресть, на время.

Как! Дать змее себя ужалить дважды?

- Ну, будь здоров, будь здоров!
- Ты дурак, что дважды пожелал мне быть здоровым.
- Почему, Апемант?
- Приберег бы одно пожелание для себя; я тебе здоровья не пожелаю.

Меч
Всевидящий судья, чье имя всуе
Я поминал, обет исполнил мой,
Пустое слово обернулось делом.
Вот так он меч, злодеем навостренный,
Ему же поворачивает в грудь.

- Пошли отмены знак.
- Ты прав. Возьми мой меч

Кому свой меч вручает бог,
Быть должен так же свят, как строг:
Собою всем пример являть,
В чем чистота и благодать,
И мерить мерою одною
Свою вину с чужой виною.

Кинжал воображенья, лживый облик,
Создание горячечного мозга?
Тебя я вижу столь же ощутимым,
Как этот мой клинок.
Ты мой вожатый на моем пути

Преисподняя

Лишь Ричард жив - служитель преисподней,
Торгаш кровавый, что скупает души
И шлет туда.

Скорее за врагом
Ты бросишься в пылающую бездну,
Чем станешь льстить ему в саду цветущем.

- Теперь, когда
Ты там, внизу, сдается мне, что вижу
Я мертвеца во глубине могилы...
- Поверь, что точно так же
Ты бледною мне кажешься отсюда.
Скорбь жадная пьет нашу кровь. Прощай!

Коль средства нет, то мужество и силу
Имею я - сама сойти в могилу.

Я в этот склеп спускаюсь с тем отчасти,
Чтоб на лицо жены моей взглянуть,
Но, главное, затем, чтоб дорогое
Кольцо там снять с ее руки, на память.

Потоп

Сейчас я видел такое на море и на земле - хотя сказать наверно, где море и где небо, невозможно, потому что теперь, где море, где небо, не разберешь: между ними и кончика шила не проткнуть.

Он долго мишурой своей любви
Вас украшал, но эти украшенья
Теперь смывает он, и вам в лицо
Вонючую бросает вашу подлость!

Какой огромный океан несчастий
Вдруг затопил несчастную страну!

Он в третьей степени опьянения, он утонул.

Тут из глаз небесных
Вода святая, хлынув, затопила
Слова; и прочь она ушла, чтоб с горем
Своим одной остаться.

Синьоры, не умею плакать я
По-женски; без такой росы, быть может,
Иссохнет жалость в вас; но у меня
В груди сильней огонь великой скорби,
Чем наводненье слез

Иль вы учтивы будете со мною,
Иль эти ваши вопли утоплю
Я в исступленном грохоте войны.

Это обойдется не без слез, ежели представить по-настоящему. Уж если я возьмусь, так пусть зрительный зал присматривает за своими глазами: я вызову ливни, я в некотором роде пособолезную.

Помощников не надобно мне в скорби:
Не пересох источник слез моих.
Все родники пожертвовали влагу
Моим глазам, и с помощью луны,
Господствующей над стихией водной,
Я утоплю в моих слезах весь мир.

Все ее порывы - искреннейшие проявления чистейшей любви. Мало сказать, что ее вздохи - ветер, слезы - дождь, Нет, таких ураганов и ливней не отмечал ни один календарь. Это не хитрость. А если хитрость, то Клеопатра повелевает бурями не хуже, чем сам Юпитер.

Что, девочка-фонтан?
Ты все в слезах, не унялся их ливень?
Теперь в твоем миниатюрном теле
И море есть, и ветер, и ладья:
Твои глаза, что я назвал бы морем,
Вздымаются приливом горьких слез;
Средь этого соленого потока
Плывет ладья - твое, Джульетта, тело;
А ветер, что с потоком этим спорит
Так бешено, изображают вздохи.
И если штиль внезапный не придет,
Твою ладью сломает эта буря.

Гремящий вал как будто, бьет по тучам;
Зыбь, с грозно вставшей гривой, словно хлещет
В горящую Медведицу водой.
И гасит стражей недвижимой оси.

Эй, пойдемте к морю -
Взглянуть на вновь прибывший к нам корабль
И ждать глазами храброго Отелло,
Пока вода и синева небес
Пред нами не смешаются.

Когда вода спадает, земледелец
Бросает зерна в плодоносный ил,
А там уже недолго и до жатвы.

Преображение

Вам уже известно
Преображенье Гамлета: в нем точно
И внутренний и внешний человек
Не сходен с прежним.

Ошиблись вы, не изменился я.
Одежда только лучше...

Когда удастся так же изменить
Мне речь и голос, без труда достигну
Той доброй цели, для которой я
И внешность изменил.

- А вы посылали к Мотку на дом? Неужто он еще не возвращался?
- О нем ни слуху ни духу. Он не иначе как преобразился.

И милости дыхание повеет
Из ваших уст, и станете тогда
Вы новым человеком.

- Неужели человек за такой короткий срок может так перемениться?
- Гусеница тоже на бабочку непохожа, а ведь бабочка была гусеницей. Марций из человека стал драконом: у него выросли крылья и ползать ему больше незачем.

Жемчужина

- Давайте руку. Вы –
На шаг от пропасти. Ох, я б не спрыгнул
За весь подлунный мир!
- Пусти же руку.
Вот кошелек еще: в нем ценный камень;
Для бедняка он клад. Пускай все духи
Хранят твою судьбу!

Друг, передай великой египтянке,
Что верный римлянин ей посылает
Морской ракушки клад - ничтожный дар.
Но что сверх этого повергнет он
К ее ногам бесчисленные царства.

Дороже мне одна твоя слеза
Всего, что я стяжал и что утратил.

Сокровище утратили мы в ней
И стали оттого бедней намного.
А сын ваш, ослеплен своим безумьем,
Не смог ее как должно оценить.

Превыше всех подобий и похвал;
Она парит над шумом славословий
И в ткани мира блещет, украшая
Создавшего.

…Рука, как жалкий
Инде(и)ец, отшвырнула перл, богаче,
Чем весь его народ; и чьи глаза,
Хоть не привыкли таять, точат слезы
Щедрей, чем аравийские деревья -
Целебную смолу.

3а Гамлета король подымет кубок,
В нем утопив жемчужину, ценнее
Той, что носили в датской диадеме
Четыре короля.

Любовь

Среди моей единственной вражды
Любовь моя единая возникла.

Преследуя любовь, мы гонимся за тенью,
А убегаем - нас преследует любовь.

Вспомни, старый Юпитер, тот день, когда ты сделался быком ради своей Европы. Любовь украсила и твою божественную голову рогами. О могущественная любовь! Зверя она превращает иной раз в человека, а человека - в зверя.

Увы, моя любовь была подобна прекрасному зданию, воздвигнутому на чужой земле! Я потерял волшебный замок только потому, что построил его не там, где должен бил строить. (на Его территории)

Моя любовь - скажи ей - выше мира,
Мне грязь земных угодий не нужна,
И все дары, ей посланные счастьем,
Мне так же, как и счастье, безразличны;
Лишь царственное чудо совершенства,
В ней воплощенное, влечет мой дух.

Моя любовь, как море, голодна
И столько же поглотит;

Но измерить это невозможно: у моей любви неисследованное дно, как в Португальском заливе.

Коль гневный взгляд твоих очей
Страсть возбудил в душе моей, -
Увы, будь полон добротой,
Он чудеса б свершил со мной!
Влюбилась, слыша оскорбленья, -
Что б сделали со мной моленья?

Его лучи издалека ловлю,
Но не могу взнестись к его орбите.
В своей любви я слишком дерзновенна:
Ведь если лань стремится к льву - ей смерть.

Вина убийцы может скрыться в тень,
Любовь не может; ночь ее - как день.

- Любовь? Насколько ж велика она?
- Любовь ничтожна, если есть ей мера.
- Но я хочу найти ее границы.
- Ищи их за пределами вселенной.

Пусть рухнет свод воздвигнутой державы!
Мой дом отныне здесь. Все царства - прах.
Земля - навоз; равно дает он пищу
Скотам и людям. Но величье жизни -
В любви.

Здесь точно исступление любви,
Которая себя ж убийством губит
И клонит волю к пагубным поступкам,
Как и любая страсть под небесами,
Бушующая в естестве.

опасней и вредней
Укрыть любовь, чем объявить о ней.

Моя Октавия, свою любовь
Отдай тому, кому она дороже.
Честь потеряв, себя я потеряю.
Уж лучше б мне совсем не быть твоим,
Чем, будучи твоим, утратить честь.

Увы, любовь, хотя она слепа,
Без глаз найдет, какими ей путями
Дойти до нас и властвовать над нами.
О, любовь
Жестокая! о любящая злоба!
Из ничего создавшееся нечто!
О, грустное веселье, суета
Серьезная, бесформенный хаос
Красивых форм, свинцовое перо,
Блестящий дым, морозящее пламя,
Болящее здоровье, сон неспящий,
Которого и сном нельзя назвать!

Любовь есть дым, поднявшийся от вздохов;
Она - огонь, сверкающий в глазах
Любовников; в тревоге, это - море,
Которое питают слезы их.
Что далее? То - хитрое безумье,
Желчь горькая, которая нас душит,
И сладость, что поддерживает нас.

Изменчива и ненадежна чернь,
Ее любовь лежит у ней в мошне;
И кто ее кошель опустошает,
Тот злобой сердце наполняет ей.

Мне не случалось ни читать, ни слышать, -
Будь то рассказ о подлинном иль басня, -
Чтобы когда-либо струился мирно
Поток любви.

О, если все, кто любит, злополучны,
То, стало быть, таков закон судьбы.
Приучим же и наш удел к терпенью,
Затем что скорбь с любовью неразрывна

Не полюби я нежно Дездемону,
Я бы свою бездомную свободу
Не утеснил за все богатства моря.

Эта несчастная девушка продолжает любить его. Его несправедливая жестокость должна бы по всем законам разума погасить эту любовь, но, как препятствие на пути потока, она только делает ее бурнее и стремительнее.

Люблю тебя! А если разлюблю,
Вернется хаос.

И если даже вначале между нами и не будет особенной любви, то, с божьей помощью, мы еще больше разойдемся, когда сойдемся, то есть еще больше сойдемся, когда разойдемся.

Прочь уста - весенний цвет,
Что так сладостно мне лгали.
Прочь глаза - небесный свет,
Что мне утро затмевали.
Но поцелуй прошу отдать:
То была любви печать,
Любви печать

Когда попал ты в тину, то тебя
Мы вытащим из этого болота,
Из этой, с позволения сказать,
Любви, где ты увяз по горло.

Сейчас тебя он, может быть, и любит;
Ни скверна, ни лукавство не пятнают
Его благих желаний; но страшись:
Великие в желаниях не властны;
Он в подданстве у своего рожденья;
Он сам себе не режет свой кусок,
Как прочие; от выбора его
Зависят жизнь и здравье всей державы,
И в нем он связан изволеньем тела,
Которому он голова. И если
Тебе он говорит слова любви,
То будь умна и верь им лишь настолько,
Насколько он в своем высоком сане
Их может оправдать;

Примирен мой дух,
Который должен бы всего сильнее
Взывать к отмщенью; но в вопросе чести
Я в стороне, и я не примирюсь,
Пока от старших судей строгой чести
Не получу пример и голос к миру,
В ограду имени. До той поры
Любовь я принимаю как любовь
И буду верен ей.

Причина, по которой влюбленных не наказывают и не лечат, заключается в том, что безумие это так распространено, что надсмотрщики сами все влюблены. (она движет и скрепляет все)

Исход

Нет, крепкие египетские путы
Порвать пора, коль не безумец я.

Гонца вслед за гонцом я буду слать,
Пока не обезлюдеет Египет.

- Узнай, на что пришлось решиться нам:
Чуть завтра ночью к водным зеркалам
Наклонится сребристый лик Дианы
И влажный жемчуг окропит поляны,
В любовникам благоприятный час
Мы выйдем из Афин в последний раз.
- Там мы с Лизандром встретиться должны,
Чтобы, к Афинам обратись спиной,
Искать иных друзей и край иной.

Покинув город и себя предав
Рукам того, кому ты не мила;
Вверяя неожиданностям ночи
И злому наущению пустыни

Ну что ж, друзья и братья по изгнанью!
Иль наша жизнь, когда мы к ней привыкли,
Не стала много лучше, чем была
Средь роскоши мишурной? Разве лес
Не безопаснее, чем двор коварный?
Здесь чувствуем мы лишь Адама кару -
Погоды смену: зубы ледяные
Да грубое ворчанье зимних ветров,
Которым, коль меня грызут и хлещут,
Дрожа от стужи, улыбаюсь я:
"Не льстите вы!" Советники такие
На деле мне дают понять, кто я.
Находит наша жизнь вдали от света
В деревьях - речь, в ручье текучем - книгу,
И проповедь - в камнях, и всюду - благо.

Смерть

Владеет враг всем нашим достояньем,
А нам принадлежит лишь наша смерть.

- Значит, у нашей смерти есть глаза в голове, хоть я не видел, чтобы ее так изображали. Вы должны либо положиться на проводников которые утверждают, что знают, либо взять на себя то, чего вы, я уверен, не знаете, либо пуститься наудачу; но, думаю, что вы никогда не вернетесь, чтобы рассказать, как вы достигли цели своего путешествия.
- Говорю тебе, приятель, что у всех есть глаза, чтобы указать им дорогу, по которой я пойду, кроме тех, которые их закрывают и не желают ими пользоваться.

Один лишь путь открыт:
Там жизнь искать, откуда смерть грозит.

Каков недуг, такое и леченье.
Умри, чтоб жить!

Ты только шут для смерти,
Ты от нее бежишь, а попадаешь
Ей прямо в руки. +бегство в Индостан

Верь, если суждено мне умереть,
То смерть я встречу, как мою невесту,
И радостно приму ее в объятья!

Это человек, для которого смерть не страшнее пьяного сна. Он ко всему равнодушен, беззаботен, бесстрашен, не думает ни о прошлом, ни о будущем, совершенно равнодушен к смерти, хотя безнадежно обречен на смерть.

В пустых глазницах смерти
Я различаю жизнь.

Отважный, если он и мертвым пал,
То славной смертью смерть саму попрал.

Она умирала на моих глазах раз двадцать, и притом с меньшими основаниями. Она умирает с удивительной готовностью, - как видно, в смерти есть для нее что-то похожее на любовные объятия.

- Что ж, - Энобарб, нам делать?
- Поразмыслить
И умереть.

Так разве грех
Войти в заветное жилище смерти
Незваной гостьей?

Честнейшая бабенка, только любит малость приврать для пущей правдивости, как и положено всякой женщине. Так вот она рассказывала, чего ей чувствовалось, померши от змеиного укуса.

Человек
Не может дважды поплатиться жизнью.
Царицей этот долг уже уплачен.

О, к ней прильнуть, к царице чистоты!

Но умереть... уйти - куда, не знаешь...
Лежать и гнить в недвижности холодной...
Чтоб то, что было теплым и живым,
Вдруг превратилось в ком сырой земли...
Чтоб радостями жившая душа
Вдруг погрузилась в огненные волны,
Иль утонула в ужасе бескрайнем
Непроходимых льдов, или попала
В поток незримых вихрей и носилась,
Гонимая жестокой силой, вкруг
Земного шара и страдала хуже,
Чем даже худшие из тех, чьи муки
Едва себе вообразить мы можем?

Вот так теснится глупая толпа
Кругом того, кто в обморок упал:
Помочь ему желая, отнимает
Тот воздух, что его бы оживил.
Так чернь бежит к любимому монарху,
Кругом толпится ревностно и льстиво,
И грубая и шумная любовь
Скорей на бунт похожа.

Смерть, убивая за любовь, преступна.
Как ты кусаешь нижнюю губу!
Твой облик искажен кровавой злобой.
Я чувствую беду, но верю, верю -
Она грозит не мне.

Ни разу в жизни
Он не был так хорош, как с ней прощаясь:
Он умер, словно упражнялся в смерти,
И отшвырнул ценнейшее из благ,
Как вздорную безделицу.

…Румянец губ и щек
В безжизненный цвет пепла превратится,
Опустятся покровы глаз твоих,
Подобно как у мертвых при кончине,
И пролежишь ты сорок два часа,
Как будто бы в оцепененьи смерти.

Сын, в эту ночь, пред самым днем венчанья,
Смерть спать легла с невестою твоей,
И вот она, цветок, убитый смертью,
Лежит здесь; и отныне смерть - мой зять,
Наследник мой, с которым дочь моя
Повенчана. О, я умру и смерти
Оставлю все, - имущество и жизнь!

Внутри венца, который окружает
Нам, государям, бренное чело,
Сидит на троне смерть, шутиха злая,
Глумясь над нами, над величьем нашим.
Она потешиться нам позволяет:
Сыграть роль короля, который всем
Внушает страх и убивает взглядом;
Она дает нам призрачную власть
И уверяет нас, что наша плоть -
Несокрушимая стена из меди.
Но лишь поверим ей, - она булавкой
Проткнет ту стену, - и прощай, король!

Я горем заколдован:
Я смерти не нашел, где смерть стонала,
И под удар ей не попал. Как странно:
Чудовище, она в постелях, в кубках
Таится; кроме нас, ее кинжалы
Поднявших в битву, слуг других имеет.
Найду ее!.. Смерть - искупленье мне,
На той ли, на другой ли стороне:
Ни здесь я жизни не хочу, ни там;

Вознесение

За ним ступайте; торопите в путь;
Хочу, чтоб он отплыл еще до ночи;
Все запечатано, и все готово,
Что следует;

Коль ты
Чрез два восхода солнца не уйдешь,
Жди более сурового суда.
А чтобы нам покончить с этим делом,
Твой друг умрет немедля.

- Нет, не подыскивай красивых слов.
Скажи - прощай, и все. В те времена,
Когда у нас просил ты позволенья
Остаться здесь, - ты был красноречив.
В моих губах, в глазах ты видел вечность,
Блаженством был изгиб моих бровей,
Я с головы до ног была небесной.
Но я осталась той же - значит, ты,
Ты, величайший полководец мира,
Лжецом стал величайшим.
- Не будем ссориться. Пойми меня.
Я поступлю по твоему совету.
Клянусь тебе животворящим солнцем,
Что я твоим слугой, твоим солдатом
Отсюда ухожу. Мир иль война -
Все будет так, как ты мне повелишь.

Да, мудрость! Бросить все: жену, детей,
Свой дом, свои наследные владенья,
А самому бежать? Он нас не любит.
Он бессердечен.

Твоя судьба зависит от того,
Чтоб здесь не быть, как станут ставить стражу,
Или чуть свет уйти переодетым.

Я должен уходить,
Чтоб быть живым; иль здесь еще остаться -
И умереть.

И небеса, и вы владели ею, -
Теперь ее всю взяли небеса.
Тем лучше для нее. Ту часть Джульетты,
Которая принадлежала вам,
Вы не могли предохранить от смерти,
Но небеса другую сохранили
И вечную ей даровали жизнь.
(небесная церковь)

Синай

В их промедленьи, доблестный Помпей,
Не следует усматривать отказа.

Помилуй бог, не крикнул ни один.
Как камни, как немые истуканы,
Глазели друг на друга, побледнев.
Я стал их упрекать, спросил у мэра,
Что значит их упрямое молчанье;
Он мне: народ к речам, мол, не привык,
Приучен, мол, глашатая он слушать.
Тут я его пересказать заставил
Всю речь мою. "Так герцог говорит",
"Так герцог мыслит". - От себя ни слова.
Он кончил, и подручные мои,
Что сгрудились поодаль, заорали
В десяток глоток, кинув шапки вверх:
"Да здравствует король английский Ричард!"
Воспользовавшись этим, я сказал:
"Спасибо вам, сограждане, друзья:
Единодушным криком одобренья
Свидетельствуете вы, как вы мудры,
Как люб вам Ричард". С этим я ушел.
(под нависшей горой)

Эдем

- Коль станете искать нас -
В саду мы будем. Подождать вас там?
- Как вам угодно! Я вас разыщу,
Где б ни были. (В сторону.) Я удочку забросил.
Хотя они крючка не замечают...

Идет молва, что я, уснув в саду,
Ужален был змеей; так ухо Дании
Поддельной басней о моей кончине
Обмануто; но знай, мой сын достойный:
Змей, поразивший твоего отца,
Надел его венец.

Словно бы дурман
Тогда мое сознанье помутил.
В чем виноват - винюсь.
Быть может, Фульвия своею смутой
Меня хотела вырвать из Египта
И я - невольная причина бед;

- А вы, кажется, неплохо пожили в Египте.
- Что и говорить! Вставали так поздно, что дневному свету становилось стыдно за нас; а бражничали до тех пор, пока ночь не бледнела от смущения.
- Правда ли, что к завтраку подавали по восьми жареных кабанов, и это на двенадцать человек?

- О если б я не уезжал оттуда!
О если б ты не приезжал туда!
- Но почему? Ответь.
- Я не могу словами объяснить,
Так чувствую. Вернись назад, в Египет.

Скорей в Египет. Браком я хочу
Упрочить мир, но счастье - на востоке.

Он в саду.
Сухие ветки яростно топча,
"Дурак Лепид!" - кричит он и грозится
Распять того, кто умертвил Помпея.

- Он показал мне сад свой, обнесенный
Высокою оградой. Этот сад
На западе выходит в виноградник,
В него ведут дощатые ворота,
Их отпирает этот ключ, побольше,
А этот вот, поменьше, от калитки,
Из виноградника ведущей в сад.
Туда прийти я обещала в полночь.
- Найдете ли дорогу вы туда?
- Я в точности заметила ее.
Таинственно шепча, в волненье грешном,
Все в точности указывая мне,
Он сам прошел по ней со мною дважды.

Распятие

Виселица построена прочнее, нежели церковь

Кто на этом свете хорошо повешен, тот ничьих знамен не боится.

Иной раз хорошая виселица предотвращает плохую женитьбу

Однако этот малый меня утешил: он отъявленный висельник, а кому суждено быть повешенным, тот не утонет. О Фортуна, дай ему возможность дожить до виселицы! Сделай предназначенную для него веревку нашим якорным канатом: ведь от корабельного сейчас пользы мало. Если ему не суждено быть повешенным, мы пропали. (крестом мы исцелились)

Есть дерево вблизи моей пещеры,
Его срубить я собираюсь вскоре,
Так передайте же моим друзьям,
Афинянам всех званий и сословий:
Кто ищет избавленья от страданий.
Пусть поспешит сюда, пока топор мой
Не уничтожил дерево, и пусть
Повесится на нем!
(сораспятие Христу, топор у корней)

Двух крестных ты получить при крестинах;
Будь я судьей, прибавил бы десяток;
На виселицу бы тебя они,
А не к святой купели проводили.

Пусть, крик подняв,
Не умолкают более плебеи,
Покуда этим шумом не заставят
Наш приговор исполнить.

Прошу, не мучай, замолчи! Ты знаешь,
Он умирает заново, лишь стоит
Назвать его.
(Евр. – вновь распинают, ругаясь Ему)

- Меня зовут для того, чтоб освободить.
- Тогда я дам себя повесить.
- И тогда ты станешь свободнее всякого тюремщика: для мертвых нет замков.
(разговор с Пилатом)

Искушение
- Еще раз: хочешь стать владыкой мира?
- Как это может быть?
- Лишь согласись,
И, как бы ни казался я ничтожен,
Тебе весь мир я подарю.

Вели ты мне с высокой башни прыгнуть…

- Пусть небеса спасут вас!
- От тебя!
От самой добродетели твоей!
Что ж это? Что? Ее вина - моя ли?
Кто тут грешнее? Та, кто искушает,
Иль тот, кто искушаем?

- Пусть вам ответит этот полубес,
Зачем он мне опутал дух и тело.
- Не спрашивайте. Вам довольно знать.
Отныне впредь я не скажу ни слова.

Апостолы

Вы слышите? Земля как будто стонет,
Прося, чтоб я не попирал ее;
Носить Антония она стыдится.
Друзья мои, такая тьма вокруг,
Что в мире не найти уж мне дороги.
Там есть груженный золотом корабль.
Казну между собою поделив.
Бегите. С Цезарем вы сговоритесь.
Бегите. Я вас письмами снабжу,
Которые расчистят вам дорогу.
Не надо скорбных лиц. Примите выход,
Предложенный отчаяньем моим.
Предавший сам себя да будет предан.
Бегите прямо к морю, на корабль,
Я вам дарю сокровища и судно.
Оставьте же меня. Я вас прошу.
Прошу, - приказывать не смею больше.
Итак, прошу. Мы свидимся еще.

- Нам вечером устройте пир на славу. -
Дай руку мне, ты верным был слугой. -
И ты. - И ты. - И ты. - Служили вы
Честнее мне, чем многие цари.
И ты был преданным слугой. - И ты. -
Хотелось бы мне поменяться с вами:
Пусть стал бы я толпою слуг, а вы -
Антонием одним, чтоб мог я так же
Вам послужить, как вы служили мне.
- Да не попустят боги!
- Ну, друзья,
Еще мне в этот вечер послужите.
Мне послужите нынче. Может быть,
На том конец настанет вашей службе
И не увидите меня вы больше
Иль, может быть, увидите мой труп.
Быть может, завтра новый господин
Приказывать вам будет. Потому
Я озираю вас прощальным взором.
Я, верные друзья, вас не гоню.
Нет, только смерть расторгнет наши узы.

Нет больше друга, он ушел от нас,
Но мы его нагоним в смертный час.

…Часто средь двенадцати присяжных,
Произносящих смертный приговор,
Есть вор иль два виновней, чем преступник...

А они уже были присяжными обвинителями, когда еще Ной не был моряком.

В стране у нас блуждают ведь не мало
Бедламских нищих, что безумно воют
И в руки онемелые втыкают
Булавки, гвозди, ветки розмарина
И, страшные на вид, по деревням,
Убогим мызам, мельницам, овчарням
То с бешеным проклятьем, то с молитвой
Сбирают подаянье.

Кипя отвагой, младший Фортинбрас
Набрал себе с норвежских побережий
Ватагу беззаконных удальцов
За корм и харч для некоего дела,
Где нужен зуб; и то не что иное -
Как отобрать с оружием в руках,
Путем насилья сказанные земли,
Отцом его утраченные

Их добрая дюжина; и еще столько на придачу, что они вам заполнили бы весь этот мир, на который они позарились.

- Пожалуйста, покажи нам эти четыре тройки пастухов!
- Говорят, одна из этих троек перед самим королем плясала! Худший из ее плясунов прыгает не меньше чем на двенадцать с половиной футов в вышину!

Да их там целая дюжина. И все в деликатных шляпах с учтивыми перьями, которые кивают и раскланиваются с каждым встречным и поперечным.

Все наши покойные потомки были джентльмены, и все наши будущие предки будут джентльмены. Они носили, носят и будут носить двенадцать серебряных ершей на своем гербе!

Добрые друзья мои, нет сомнения, что самими богами вам предназначено когда-нибудь меня поддержать. Ведь иначе вы не звались бы моими друзьями! Разве из многих тысяч людей вы носили бы это прекрасное имя друзей, если бы не были частью моего сердца? Я уверен в вас! Не раз я сам себе говорил о вас больше, чем вам позволила бы сказать ваша скромность… О, какое дивное утешение - знать, что множество людей может, подобно братьям, располагать имуществом друг друга! Эта мысль рождает радость и тут же заставляет ее уступить место слезам умиления! Я чувствую, что глаза мои не могут сдержать накипевших слез. Простите, друзья, мою слабость... Я пью за ваше здоровье!

Останемся друзьями в честь Тимона,
А встретясь, покачаем головой,
И наши прозвучат тогда слова,
Как похоронный звон его богатству;
"Мы лучшие знавали дни". Пусть каждый
Возьмет частицу. Протяните руки;
Хотя мы и бедны, но расстаемся
Богатые печалью.

Судьба

Властитель мира Цезарь жалок мне:
Он не вершит судьбу, он раб судьбы;
Он лишь ее приказы выполняет.
Велик же тот, кто волею своей
Все оборвал; кто обуздал случайность,
Остановил движенье и уснул,
Чтобы забыть навеки вкус навоза,
Питающего нищих и царей.

Власть, которой мы
Противиться не можем, наши планы
Расстроила.

Какую же пакость учинил ты Фортуне, что она так исцарапала тебя? Она ведь, в общем, порядочная женщина и не позволяет, чтобы пакостникам долго везло.

Соратники мои, своим уныньем
Не радуйте жестокую судьбу.
С улыбкою удар ее встречая,
Вы этим ей наносите удар.

Раз мне сужден венец, то пусть судьба
Меня венчает, без моей подмоги.

Я и моя судьба - мы будем биться
За будущее вместе.

О, наша жизнь
Достойней службы ради униженья,
Роскошнее ничтожного безделья,
Шуршанья неоплаченных шелков.
Пред ними шапку давший их ломает,
А счет растет.

Судьба ко мне добрее, чем обычно:
Она ведь большей частью заставляет
Несчастных пережить свое богатство
И с тусклым взором и с челом в морщинах
Влачить век нищеты. От этой пытки
Медлительной избавлен я судьбой.

Рассеет жизнь сомнения мои.
Без кормчих в порт Фортуна мчит ладьи.

Стена

Сей муж, с известкою и штукатуркой, есть
Та подлая Стена, что любящих делила.
Сквозь трещину в Стене
Они шушукались.

Иов

Не стану
Бесцельно больше умолять его.
Моей он ищет смерти. Но причину
Я знаю: часто от его сетей
Спасал несчастных я, и вот за это
Меня он ненавидит.

Потому - довольно.
Я изнурен потерями и горем
Так, что едва-едва себе фунт мяса
Найдет мой кровожадный кредитор.

Скорей ты можешь стать на берегу
И повелеть понизиться приливу;
Скорей у волка спросишь, почему
Овцу заставил плакать о ягненке;
Скорее запретишь ты горным соснам
Качать вершиной и шуметь ветвями,
Когда их клонит ураган небесный;
Скорее ты свершишь труднейший подвиг,
Чем умягчишь (что в мире жестче?) сердце
Его еврейское!

К кому бежать и где искать защиты?
Кто мне поверит, если все скажу?

Говори все, что захочешь,
Но ложь моя - знай это наперед -
Над правдою твоею верх возьмет.

Измерь его страданья по моим,
И если между ними нет различья
И скорбь его точь-в-точь моей равна
Во всех чертах, и образах, и видах
И если он с усмешкой, вместо вздоха,
"Прочь горе!" крикнет, бороду погладив,
Остротами заштопав грудь, пропьет
С кутилами беду, - дай мне его -
И от него я научусь терпенью.
Советовать умеет каждый в горе,
Которого еще не испытал.
В беде же сам совет на ярость сменит,
Кто от нее прописывал лекарства,
Хотел связать безумье шелковинкой
И сердца боль заговорить словами.
Нет, нет! Всегда советуют терпеть
Тем, кто под тяжким грузом скорби гнется.
Но смертным не дано ни сил, ни власти
Свои советы на себе проверить,
Когда беда у них. Оставь советы!
Сильней, чем увещанья, боль кричит.

Наступает
Конец моим страданиям земным,
В богатстве и здоровье состоявшим.
Ничтожество сулит мне все на свете.
Ступайте! Попытайтесь жить.

Твои льстецы в шелках спокойно ходят,
И пьют вино, и спят на мягком ложе,
Вдыхая ароматы благовоний;
Они давно забыли, что на свете
Когда-то жил Тимон. Срамишь ты лес,
Разыгрывая роль врага людского.
Стань сам льстецом и преуспеть старайся
В том, что тебя сгубило! Гни колени;
Пусть каждый вздох владыки твоего
С тебя долой срывает тотчас шапку;
Хвали его гнуснейшие пороки,
Превозноси их. Ведь с тобою тоже
Так делали, а ты, развесив уши,
Бывало, как трактирщик, зазывал
Всех шедших мимо негодяев в гости:
Так есть резон, чтобы и сам ты стал
Мошенником; разбогатеешь снова
И снова все мошенникам раздашь.
А на меня похожим быть не думай.

Судьба и время
На одного из близких мне друзей
Жестоко ополчились; в раздраженье,
Презрев закон, он пал в такую пропасть,
Откуда не спастись. Он человек
(Оставив в стороне его вину),
Исполненный достоинств высочайших,
Который в преступлении своем
Не подлостью был движим. Искупил он
Проступок этот доблестью своей.
Так горячо и в благородном гневе
Напал он на врага лишь потому,
Что честь его тот оскорбил смертельно,
Но так достойно с ним себя он вел,
Так доблестно на поединке бился
И так держал в узде свой гневный пыл,
Как если бы не в бой, а в спор вступил.

Коль хочешь проклинать, так прокляни
Ты своего отца

Переход

Отец, кажется, решил уехать сегодня же вечером?

Да посмотрите же! Вот он, уходит!
Отец, в таком же виде, как при жизни!,
Смотрите, вот, он перешел порог!

Он отправляется в Мавританию и берет с собой прекрасную Дездемону, если только его не задержит здесь какая-нибудь неожиданность; а из них самой значительной было бы устранение Кассио.

Нет, его уж нет,
Он покинул свет,
Вовек не вернется к нам,
Его борода - как снег,
Его голова - как лен;
Он уснул в гробу,
Полно клясть судьбу;
В раю да воскреснет он!

Считай, что ты не изгнан королем,
Но мною послан для деяний славных.
Предположи, что зачумлен здесь воздух
И ты бежишь в иной, здоровый край.
Представь, что все, чем дорожит душа,
Не там оставил ты, где жил доселе,
Но встретишь там, куда направишь путь.

Ты к свадьбе братьев дар принес прекрасный.
Владенья - одному из них, другому -
Весь край родной и герцогство в грядущем,
Но раньше здесь, в лесу, покончим все,
Что началось и зародилось здесь же;
А после каждый из числа счастливцев,
Что с нами дни тяжелые делили,
Разделит к нам вернувшиеся блага,
Согласно положенью своему.
Пока ж забудем новое величье
И сельскому веселью предадимся.

О, милосердие грошовой веревки! Она в один миг складывает тысячи. Нет более точного счетовода, чем она; она расплата за прошлое, настоящее и будущее. Ваша шея, сударь, все - и перо, и книга, и счетные марки; расчет вмиг готов. (переход)

Язык
Язык что хочет может возвестить:
И смертный приговор и милосердье,
Закон склоняя пред своею волей,
И правдой и неправдою вертя
По прихоти своей.

Пусть речь грозит кинжалом, не рука;
Язык и дух да будут лицемерны;

Всему давайте смысл, но не язык;

Не вопрошайте грешным языком.

Пред вашей милостью, весьма возможно,
Она язык немножко прячет в сердце
И ропщет мысленно.

Вражда
Равно, как я, и полагаю, - все.
Но как бы неокрепшее единство
Не показалось скрытою враждой:
Большой отряд не возбудил бы толков.

Я сплел силки: умелым толкованьем
Снов, вздорных слухов, пьяной болтовни
Я ненависть смертельную разжег
Меж братом Кларенсом и королем.
И если искренен и простодушен
Король Эдуард настолько же, насколько
Я сам умен и лжив и вероломен,
То быть Георгу Кларенсу в тюрьме

А все ж, согласны вы иль не согласны,
Племянник ваш не будет королем.
Тогда на трон мы возведем другого,
Предав забвенью и стыду ваш род.
И с тем сейчас уходим мы отсюда.

Миг тому назад - друзья,
В согласье мирном, как жених с невестой,
Что раздеваются ко сну. И вдруг,
Как помраченные дурной планетой,
Хватают шпаги и теснят друг друга
В кровавой схватке. Я не понимаю,
Чем начался их несуразный спор,

Как Небо вас карает за вражду:
В самой любви оно находит средство -
Все радости безумцев умертвить.

Они горды, высокомерны в споре,
Как пламя, пылки, глухи, словно море.

Грех

Если грех - сделать правильный выбор, то она проклята. (Ева)

Да, я злодей... Нет, я солгал, неправда!
Дурак, хвали себя!.. Дурак, не льсти!..
У совести моей сто языков,
И каждый о себе напоминает,
И я во всех рассказах их - злодей.
Я клятвы нарушал - какие клятвы!
Я убивал - кого я убивал!
И все грехи - ужасные грехи! -
Вопят суду: "Виновен! Он виновен!"
Отчаянье! Никто меня не любит.
Умру - не пожалеет ни один.
И в ком бы мог я встретить жалость, если
Во мне самом нет жалости к себе?

Я - человек, перед которым грешны
Другие больше, чем он грешен.

Он член, который язва поразила.
Лечить его легко, отсечь - смертельно.
Чем заслужил он казнь, чем Рим обидел?
Тем, что громил его врагов? Иль тем,
Что за отчизну пролил больше крови,
Чем в жилах у него теперь осталось?
Пролив ее остаток, вы навеки
На всех, кто это допустил иль сделал,
Положите пятно.

…И вдруг - такой порок,
Прямое равноденствие заслугам:
Их мера совпадает.

Ах! если б кровь в нас не была сильней,
Чем слабый дух, - могли б мы смело небу
Сказать: "Не грешны!"

Не могу молиться,
Хотя остра и склонность, как и воля;
Вина сильней, чем сильное желанье,

В порочном мире золотой рукой
Неправда отстраняет правосудье
И часто покупается закон
Ценой греха; но наверху не так:
Там кривды нет, там дело предлежит
Воистине, и мы принуждены
На очной ставке с нашею виной
Свидетельствовать.

На помощь, милость неба!
Без выводов, чтоб не сказали вы,
Что демоны мы с вашей королевой!
Но мы простим ваш грех и свой загладим,
Коль вы впервые согрешили с нами
И дальше не грешили вы ни с кем,
Как только с нами.

Богословье ада!
Чтобы внушить чернейший грех, нечистый
Сперва рядится в райские обличья,
Как я сейчас.

Закон хоть раз своей склоните властью;
Для высшей правды малый грех свершите
И обуздайте дьявольскую волю.

- Но слабости его не затмевают
Его достоинств: так ночное небо
Ночным светилам прибавляет блеск.
Скорей он унаследовал пороки,
Чем приобрел; не сам он их избрал,
Он только не сумел от них отречься.
- Ты снисходителен. Что ж, пусть не грех
Валяться на постели Птолемея,
За острое словцо дарить престол,
С рабами пить из чаши круговой,
Средь бела дня по улицам шататься
И затевать кулачную потеху
С вонючим сбродом. Ладно, пусть ему
Простительно такое поведенье, -
Хотя кого б оно не запятнало? -
Но легкомыслием своим Антоний
Тяжелую ответственность кладет
На нас с тобой.

Влюбленным; в сердце и уме гордым был, волосы завивал, на шляпе перчатку носил, всячески милой своей угождал, грешные дела с ней творил, что ни слово, то клялся и перед ясным лицом неба клятвы свои нарушал; засыпая, обдумывал плотский грех, а проснувшись, совершал его; вино любил страстно, кости — до смерти, а по части женского пола перещеголял бы турецкого султана; сердце у меня было лживое, слух легковерный, руки кровавые; был я свиньей по лености, лисой по хитрости, волком по жадности, псом по ярости, львом по хищности. Не допускай, чтобы постукивание каблуков или шелест шелка отдавали бедное твое сердце во власть женщины. Пусть твоя нога будет подальше от веселого дома, рука - от юбок, а перо - от долговых расписок, и борись с нечистой силой.

Если его жизнь отвечает строгости его поступка, благо ему. Но если он случайно впадет в грех, то он произнесет самому себе смертный приговор.

В грехе
Он закоснел. Не приготовлен к смерти.
Таким его отправить в мир иной
Преступно было б.

О, государь, довольно как подвижник
Вы каялись, и нет такой вины,
Чтоб вы не искупили; право, долг
Сверх меры уплатили вы: забудьте ж
Свой грех былой и по примеру неба
Себе простите!

Бывает и с отдельными людьми,
Что если есть у них порок врожденный -
В чем нет вины, затем что естество
Своих истоков избирать не может, -
Иль перевес какого-нибудь свойства,
Сносящий прочь все крепости рассудка,
Или привычка слишком быть усердным
В старанье нравиться, то в этих людях,
Отмеченных хотя б одним изъяном,
Пятном природы иль клеймом судьбы,
Все их достоинства - пусть нет им счета
И пусть они, как совершенство, чисты, -
По мненью прочих, этим недостатком
Уже погублены: крупица зла
Все доброе проникнет подозреньем
И обесславит.

Но как вовек не дрогнет добродетель,
Хотя бы грех ей льстил в обличьях рая,
Так похоть, будь с ней ангел лучезарный,
Пресытится и на небесном ложе,
Тоскуя по отбросам.

Ты хуже всех - и всех прекрасней
Невинный грех и грешная невинность!

Коль будет нам сопутствовать успех, -
Добру послужим, поощряя грех.
Закону беззаконием поможем;
Постель порока станет брачным ложем.
(брак Иуды)

Если ты никогда не бывал при дворе, значит, ты никогда не видал хороших манер; если ты никогда не видал хороших манер, значит, у тебя дурные манеры; а что дурно, то грех, а за грехи попадают в ад.

Бедняк солжет ли, зная, что несчастьем
Наказан он иль испытаньем? - Да,
Не диво, что богач правдив так редко.
Грешить в богатстве хуже, чем в нужде,
И в королях постыдней ложь, чем в нищих.

Прощение

Но люди были все осуждены,
Однако тот, чья власть земной превыше,
Нашел прощенье?

Виновных нет! Никто не виноват!
Я оправдаю всех: да, друг, я - властен
Всем рты зажать, кто станет обвинять!

Прости его Господь и нас прости,
Добро сгубить нас может, грех - спасти.

Простить того, кто отнял у природы
Жизнь человека, и простить того,
Кто в низком сладострастье беззаконно
Чеканит, как фальшивую монету,
Подобье божие.

Приди, слепящий мрак,
И нежный взор благому дню укутай,
Чтобы рукой кровавой и незримой
Порвать в клочки мучительную запись,
Меня гнетущую.

Пусть он придет ко мне, на волю выйдя;
Однажды выручить страдальца - мало,
Важнее помогать ему и впредь.

Отречение
- Ты называешь меня дураком, дружок?
- Ведь ты же сам отдал все свои другие звания; а с этим ты родился на свет.

Старик ленивый!
Сам отдал власть - и хочет всем владеть
По-прежнему!

Жестоко я с тобою поступил,
Но будешь ты вознагражден сторицей:
Нить жизни собственной тебе вручаю,
Все, чем живу, тебе я отдаю.

Как часто
Хотим вернуть мы то, что лишь недавно
С презрением отшвыривали прочь,
А то, что нынче нам приятно, вдруг
Становится противным.

Смех

Один лишь шут, который тщетно хочет
Боль сердца отшутить.

Где все погибло, там конец печали,
Которую надежды оживляли.
Минувшим бедам горевать вослед -
Вернейший путь к началу новых бед.
Когда с судьбой невмоготу бороться,
Терпенье над невзгодой посмеется.

Но так как наша злость была веселой,
То здесь скорей уместен смех, чем месть,

Плач
Что целый мир... Свершу дела такие...
Не знаю, что; но то, что ужаснет
Вселенную. Вам кажется, я плачу?
Нет, не заплачу я.
Мне есть о чем рыдать, но сердце прежде
На тысячу обломков разобьется,
Чем я заплачу.

Безумие

Ведь если Гамлет разлучен с собою
И оскорбляет друга, сам не свой,
То действует не Гамлет; Гамлет чист,
Но кто же действует? Его безумье.
Раз так, он сам из тех, кто оскорблен;
Сам бедный Гамлет во вражде с безумьем.

(Бьет себя по голове.)
Бей в дверь, впустившую к тебе безумье
И выгнавшую ум!

Удача, нередко выпадающая на долю безумия и которою разум и здравия не могли бы разрешиться так счастливо.

Нас безрассудство
Иной раз выручает там, где гибнет
Глубокий замысел; то божество
Намерения наши довершает,
Хотя бы ум наметил и не так...

Ах, это он! Его встречали часто
Безумней моря бурного. Он пел,
В венке из лопухов и повилики,
Репейника, дымянки и крапивы,
Марены, всяких сорных трав, глушащих
Нам нивы хлебные. Отряд пошлите.
Все обыскать в полях, в траве высокой
И привести его!

Что целый мир... Свершу дела такие...
Не знаю, что; но то, что ужаснет
Вселенную. Вам кажется, я плачу?
Нет, не заплачу я.
Мне есть о чем рыдать, но сердце прежде
На тысячу обломков разобьется,
Чем я заплачу. - Шут, с ума схожу я!

Король, брат короля, твой брат - все трое
По-прежнему безумны; остальные
В отчаянье оплакивают их.

Прошу совета у любви; коль разум
С ней согласится - буду я разумен,
Коль нет - моя душа, пленясь безумьем,
Его зовет!

Безумье сильных требует надзора.

Власть

Пока живет великий этот старец,
Всю власть ему.

Действительно, придумано недурно:
Сто рыцарей, чтоб все свои безумства
Из-за любого сна, раздора, сплетни
Их силами он мог бы защитить
И нашу жизнь держать в руках!

О власть! О сан! Мильоны глаз фальшивых
Следят за вами; тьма неверных слухов,
Противоречий вслед ползут за вами;
И тысячи присяжных остроумцев
В вас пищу выдумкам своим находят
И вымыслом терзают злобно вас.

Власть, хоть может ошибаться,
Как все другие, все ж в себе таит
Противоядье против дел своих.

Желание

Будь каждое твое желанье чревом,
Имела бы ты миллион детей.

Как я устала! Нет нигде пути.
Я вся в росе, истерзана шипами.
Нет сил идти, нет даже сил ползти,
Моих желаний не догнать ногами.

Крах

Кончина государя
Не одинока, но влечет в пучину
Все, что вблизи: то как бы колесо,
Поставленное на вершине горной,
К чьим мощным спицам тысячи предметов
Прикреплены; когда оно падет,
Малейший из придатков будет схвачен
Грозой крушенья.

Венец вселенной превратился в прах. -
Любимый! - О!.. Увял победный лавр.
Повержен наземь воинский штандарт.
До уровня подростков несмышленых

Здесь путь мой кончен, здесь его предел,
Последний берег плаваний минувших.
Ты отшатнулся? Праздный страх! Нацелься
Тростинкой в грудь Отелло, - он отступит.
Не все ль равно, куда идти Отелло?

Апокалипсис

Эти недавние затмения, солнечное и лунное, не предвещают нам ничего доброго. Хотя исследователи природы и объясняют их разными способами, все же природа тяжко страдает от их последствий: любовь охладевает, дружба гибнет, братья восстают один на другого, в городах, в деревнях - раздоры, во дворцах - измены, и узы расторгаются между детьми и родителями. На моем негодном сыне исполняется предсказание: сын восстает на отца; король нарушает законы природы; отец восстает на своего ребенка. Хорошие времена прошли; всякие махинации, лукавство, измена, губительные несогласия будут нас теперь терзать до самой могилы.

- Если верить человеку, который обычно бывает хорошо осведомлен, - государя следует ждать здесь завтра.
- Я получила письмо о том, что сын мой приедет сегодня к вечеру.

Король погиб, должно быть.
Засохли все лавровые деревья,
Грозя созвездьям, блещут метеоры,
А бледный месяц стал багрян, как кровь;
Зловещие блуждают ясновидцы
И страшные пророчат перемены;
Богатые мрачны, а чернь ликует:
Одни за выгоды свои боятся,
Другие от войны себе ждут выгод.
А знаменья такие предвещают
Паденье или гибель королей.
Не удержать мне земляков своих,
Известно им: нет короля в живых.

- Какие новости?
- Да никаких, принц, кроме разве того, что мир стал честен.
- Так, значит, близок судный день

Он крикнул,
Что нет Кориолана, что отрекся
Он от своих прозваний и пребудет
Без имени, пока себе другого
В огне пожаров гибнущего Рима
Не выкует.

Вот это войско, тяжкая громада,
Ведомая изящным, нежным принцем,
Чей дух, объятый дивным честолюбьем,
Смеется над невидимым исходом,
Обрекши то, что смертно и неверно,

Все - здесь, но смутно. Ранее конца
У подлости не различить лица.

На Рим
Заразу вы накликали в тот день,
Когда свои засаленные шапки
Кидали вверх и требовали с ревом
Изгнать Кориолана. Он вернулся,
И каждый волос на его бойцах
Для вас бичом окажется. Заплатит
Он вам за ваши голоса и с плеч
За каждую подброшенную шапку
Снесет одну безмозглую башку.
Да что там! Пережги он нас на уголь,
И то б нам было поделом.

И как печально это:
Увы, погибнуть в самый час расцвета!

Я слышала о скачках на призы,
Где лошади быстрее, чем песчинки
В часах, летят. (всадники)

Еще мы кровь не смыли с рук,
А мир настал, и враг нам ныне - друг.

Суд

- Оставь свои ты жалобы на время,
Покамест мы всего не разъясним,
Покуда мы причины не узнаем,
Источника, начала этих бед.
Тогда вождем я вашей скорби буду,
Я первый в ней участие приму.
А до тех пор пусть горе покорится
Терпению. - Пусть подойдут сюда
Те, на кого упало подозренье.
- Из лиц таких я главный. Меньше всех
Способен я убийство совершить,
Но больше всех меня подозревают.
Улики все против меня; и вот
Стою я здесь, готовый оправдаться,
Иль обвинить себя же самого.
Когда в таком несчастьи чем-либо
Я виноват, пусть жертвою закона
Строжайшего погибнет жизнь моя
За несколько часов до срока.
- Мы
Тебя всегда святым считали.

Его кончина, тайна похорон,
Где меч и герб костей не осеняли,
Без пышности, без должного обряда,
Взывают громко от небес к земле,
Да будет суд.

Позор злодею, что казнит
За грех, что в нем самом сокрыт!
Втройне стыдиться должен тот,
Кто ближнего пороки рвет,
Как сорную траву на поле,
А свой порок растит на воле!

- Ручаюсь,
Что явится он в суд, где по закону
На обвиненье грозное спокойно
Ответит.
- Благородные трибуны,
Вот это человечное решенье.
Другой же путь кровав, и хоть известно
Его начало, но конец неведом.

Когда конец кончал бы все, - как просто!
Все кончить сразу! Если бы убийство
Могло свершиться и отсечь при этом
Последствия, так чтоб одним ударом
Все завершалось и кончалось здесь,
Вот здесь, на этой отмели времен, -
Мы не смутились бы грядущей жизнью.
Но суд вершится здесь же. Мы даем
Кровавые уроки, - им внимают
И губят научивших. Правосудье
Подносит нам же чашу с нашим ядом.

- Прощенье - вот вся месть моя! Живи
И будь честней с другими.
- Суд достойный!
Великодушию нас учит зять:
Прощенье всем.

Обвинения

Ведь все - и незапятнанное имя,
И строгость жизни всей, и отрицанье
Своей вины, и сан мой в государстве
Так перевесят ваши обвиненья,
Что вы задохнетесь в своих словах,
Как в смраде клеветы. Теперь я начал
И со своих страстей узду снимаю.

Возможно
При всем величьи, титулах и сане
Быть сверхзлодеем. Верь мне, государь!
Когда он не злодей, то он ничто.
Он больше чем злодей, когда б могла я
Найти еще слова, чтоб зло клеймить.

- Клянусь собой!
- Ты - воплощенье зла.
- Отцом покойным.
- Ты - позор отцовский.
- Вселенной.
- Ты принес ей только беды.
- Тогда творцом!

Твои слова и действия ни в каком родстве не состоят… Я разорился вконец. Половины тех драгоценностей, которые я тебе передал для Дездемоны, было бы достаточно, чтобы совратить отшельницу. Ты мне сказал, что она их приняла и ответила словами, сулящими надежду на скорое доказательство внимания и взаимность. Но я их не вижу… Клянусь рукой, я утверждаю, что это крайне гнусно, и начинаю думать, что меня околпачили.

Монета

Кто в низком сладострастье беззаконно
Чеканит, как фальшивую монету,
Подобье божие.

Не все же станут взвешивать монету:
И легкую возьмут, лишь, был бы штемпель.
Моя ж - чеканки вашей.

Монета
Есть в Англии: там вычеканен ангел
На золоте; но только он снаружи,
А здесь – внутри.
(кесарю кесарево)

Слово

Что слово гневное для полководца,
То для солдата будет богохульством!

Кто скажет слово доброе тебе,
Тот мерзкий льстец.

Слова простые были б так же крепки.
Одна награда клятвам и словам.

Вот на слова ты крепче. Свой кинжал
Во рту я не ношу.
(Меч во рту – Слово божие)

Закон

Так если мы закон не соблюдаем,
То сам собою отмирает он.

Да, так и в нем есть страсти: из-за них
Готов он дать пощечину закону,
Который только что хотел ввести?

О да, я пред судом здесь предлагаю
Удвоить сумму; если это мало,
Я обязуюсь удесятерить.
Ручаюсь головой, рукой и сердцем, -
Коль мало этого, так, значит, зло
Попрало истину. Я вас молю,
Закон хоть раз своей склоните властью;
Для высшей правды малый грех свершите
И обуздайте дьявольскую волю.

Закон не умирал, он только спал.
Не многие посмели б так грешить,
Когда бы первый, кто закон нарушил,
Наказан был! Теперь закон проснулся,
Взглянул и увидал, как предсказатель,
В стекле волшебном сразу все грехи -
И новые и продолженье старых,
Допущенных небрежностью и ныне
Уже готовых вывестись на свет.

Просить у нас прощенья он не должен;
Раз умерла причина прегрешенья,

- Пусть лучше здесь умрет несчастный брат,
Чем чтоб сестра, спасая жизнь его,
Сама бы умерла для вечной жизни.
- Так чем же вы добрей того закона,
Что так хулите вы?

- По закону ты за такое дело можешь поплатиться жизнью.
- Ты прав, если по закону смерть положена за то, что невозможно сделать.

Игра
В какую бы ты с Цезарем игру
Ни стал играть - наверно, проиграешь.
Твой меркнет блеск перед его сияньем.

Ведь даже кости Цезарю послушны.
В любой игре тягаться не под силу
Искусству моему с его удачей.
Мы кинем жребий - победитель он

- Плохо упали его кости: одно очко. Ведь он один.
- Даже меньше очка. Ведь он умер. Он - ничто.

Платок

Его когда-то матери моей
Дала одна цыганка (египтянка), чародейка,
Умевшая читать чужие мысли,
Сказав ей, что, пока платок при ней,
Отец мой будет полностью покорен
Ее любви, но, если мать утратит
Или отдаст его, глаза отца
Ее невзлюбят, а душа помчится
К другим. Она его мне подарила
Пред смертью, с тем чтоб я, когда женюсь,
Вручил его жене. Я так и сделал.
Храни ж его, как собственный свой глаз.
Страшнее всех несчастий - потерять
Или отдать его.

Как мне понимать этот вот платок, который ты мне сейчас всучил? И дура же я была, что взяла его! Я, видите ли, должна срисовать узор! Хорошенький ты мне развел узор, будто нашел его у себя в комнате и сам не знаешь, откуда он!

За нежный труд он получил в награду
Тот символ и залог любви, который
Я вверил ей. Его в руках у Кассио
Я видел сам: платок, моим отцом
В подарок данный матери моей.

Я этот твой платок
Нашла случайно и вручила мужу.
Он много раз с нешуточным упорством,
Чрезмерным для такого пустяка,
Просил меня украсть его.

Блудница

Такую
Красавицу и близкую престолу,
Которая возвысила б монарха, -
К блудницам приравнять, на ваши деньги
Им купленным!

А девка эта может погубить
Людей куда побольше, чем твой меч,
Хоть вид у ней и ангельский.

Вражда могуча;
Враждой он может жизнь мою разрушить,
Но не любовь. Как выговорить: "шлюха"?
Я с ужасом сказала это слово.
А согласиться этим стать самой
За целый мир богатств я не могла бы.

Чистейший лист, прекраснейшую книгу
Обезобразить надписью: "блудница"!
Что совершила? Уличная девка!
Я должен щеки в горны превратить
И стыд спалить до пепла, повествуя
Твои дела. Что совершила? Небо
Заткнуло нос, зажмурилась луна;
Разгульный вихрь, все целовать готовый,
Затих в пустынной глубине земли,
Чтобы не слышать их.

Отвергнуть столько знатных женихов,
Отца, друзей, отчизну, чтоб дождаться
Названья шлюхи!

Плод

Державный плод есть на державном древе,
Со временем созреет этот плод,
Окажется достойным славы предков
И осчастливит нас своим правленьем.
Вы ждете от меня, я - от него.

Я, как древо,
Плодами отягчен был. В ночь одну
Вор или вихрь, - зовите, как хотите, -
Сорвал плоды с меня, - нет, листья, бросив
Нагим под бурей.

Писание

Я с таблицы памяти моей
Все суетные записи сотру,
Все книжные слова, все отпечатки,
Что молодость и опыт сберегли;
И в книге мозга моего пребудет
Лишь твой завет, не смешанный ни с чем,
Что низменнее;

Впивать слова я ваши буду взором,
Хотя б в чернилах желчь была.

Проклятое письмо!
Чернее ты чернил своих! Лоскут,
Ты соучастник злодеянья, с виду ж
Сама невинность ты.

Вот вам письмо:
Бумага эта - точно тело друга;
На ней слова - зияющие раны -
Кровоточат.

Неужели все его поручительства, даже двойные, только и обеспечили ему из всех его приобретений что длину и ширину двух рукописных крепостей?

Смешенье дивное веселья с грустью!

Внимательно прочти тогда всю книгу
Его лица, всмотрись в его черты,
Что вписаны рукою красоты,
И примечай - как все они согласны
Одна с другой; а если в чем неясны
Покажутся, его глаза прочтешь -
Тогда ты все неясное поймешь.

В пути найдется случай написать
Заглавный лист для нашей с вами книги,
И чванных родственников королевы
От принца я сумею оттеснить.

Я вас прошу в отчете
О всем случившемся меня представить
Таким, каков я есть: не обеляя
И не черня;

Что здесь за дух был? - Книга?
Не будь, как наш мишурный свет, снаружи
Достойней, чем внутри. Пусть содержанье,
В противность всем придворным нашим, даст,
Что обещает.

Предание

Виси здесь, стих мой, в знак любви моей.
А ты, в тройном венце царица ночи,
На имя, что царит над жизнью всей,
Склони с небес свои святые очи.
О Розалинда!.. Будут вместо книг
Деревья: в них врезать я мысли буду,
Чтоб всякий взор здесь видел каждый миг
Твоих достоинств прославленье всюду.
Пиши, Орландо, ты хвалы скорей
Прекрасной, чистой, несказанной - ей!

Тот день, когда ему не напишу,
Да будет злополучнейшим для мира!

В ее речах -
Лишь полусмысл; ее слова - ничто,
Но слушателей их бессвязный строй
Склоняет к размышленью; их толкуют
И к собственным прилаживают мыслям;
А по ее кивкам и странным знакам
Иной и впрямь решит, что в этом скрыт
Хоть и неясный, но зловещий разум.

Слова стали сущими канальями, с тех пор как их опозорили кандалами.

Должен ты поговорить
С народом, но не так, как ты хотел бы,
Не так, как сердце гневное подскажет,
А с помощью пустых, холодных слов,
Которые, чтоб мысль вернее скрыть,
Язык рождает как детей побочных.

Ватага шелудивых рифмоплетов
Ославит нас в куплетах площадных;
Импровизаторы-комедианты
Изобразят разгул александрийский.
Антония там пьяницей представят,
И, нарядясь царицей Клеопатрой,
Юнец пискливый в непристойных позах
Порочить будет царственность мою.

Полощем мы мозги, полощем,
Они же все грязней. Противный труд.

Чистейший лист, прекраснейшую книгу
Обезобразить надписью: "блудница"!
Что совершила? Уличная девка!
Я должен щеки в горны превратить
И стыд спалить до пепла, повествуя
Твои дела. Что совершила? Небо
Заткнуло нос, зажмурилась луна;
Разгульный вихрь, все целовать готовый,
Затих в пустынной глубине земли,
Чтобы не слышать их.

Учителя

Меня кой-где ученые мужи
Встречали приготовленною речью;
И всякий раз дрожали и бледнели,
В средине предложенья запинались,
Их голос с перепугу замирал,
И наконец они совсем смолкали,
Не вымолвив приветствия. Поверь мне,
Я в их молчаньи почерпал привет;
И в боязливой скромности усердья
Мне больше слышалось, чем в трескотне
Крикливого и наглого витийства.
Простое чувство и безмолвный взгляд
Без многих слов о многом говорят.

Грешный пастырь, что другим
Указывает к небу путь тернистый,
А сам, беспечный и пустой гуляка,
Идет цветущею тропой утех,
Забыв свои советы.

Жертва

Ты каменишь мне сердце
И хочешь, чтобы я назвал убийством
То, в чем я видел жертвоприношенье.

Я его толкну
На подвиг, в мыслях у меня созревший,
В котором он наверное падет

Все думают, - и я со всеми, Шейлок, -
Что видимость злодейства сохранишь ты
Лишь до развязки дела, а потом
Проявишь милость, поразив сильнее,
Чем мнимою жестокостью своей;
(жертва Авраама)

Мертвая

О, когда бы
Могла исторгнуть мертвую из гроба
Ее туда толкавшая рука!
Усопшая, она мне вновь близка...
Расстаться надо с этой чародейкой,
Не то бездействие мое обрушит
Сто тысяч бед на голову мою.

Узнавши с ваших слов, что умерла
Она под гнетом тяжких обвинений,
Жалеть ее, оплакивать все станут,
Оправдывать. Ведь так всегда бывает;
Не ценим мы того, что мы имеем,
Но стоит только это потерять -
Цены ему не знаем и находим
В нем качества, которых не видали
Мы прежде.

Чин погребенья был расширен нами
Насколько можно; смерть ее темна;
Не будь устав преодолен столь властно,
Она ждала бы в несвятой земле
Трубы суда

Теперь засыпьте мертвую с живым
Так, чтобы выросла гора, превысив
И Пелион и синего Олимпа
Небесное чело.

Белизна, бледность

- Что, бледна? -
Вы видите испуг в ее глазах? -
Хоть стой столбом, мы скоро все узнаем. -
Вглядитесь повнимательней в нее.
Вы видите? Вина красноречива,
Хотя б язык был нем.

Стуча коленями, бледней сорочки
И с видом до того плачевным, словно
Он был из ада выпущен на волю
Вещать об ужасах - вошел ко мне.

Его, его! Смотрите, как он бледен!
Его судьба и вид, воззвав к каменьям,
Растрогали бы их.

Так надо, о моя душа, так надо.
Не вопрошайте, чистые светила:
Так надо! Эту кровь я не пролью,
Не раню эту кожу, ярче снега
И глаже, чем надгробный алебастр.
Но пусть умрет, не то обманет многих.

А ты, злозвездная, каков твой облик?
Бледней сорочки! В день Суда твой вид
Меня с небес низвергнет в когти бесам.
Как лед, как лед, о девочка моя!
Подобна чистоте твоей.

Но ты, простой свинец,
Скорей грозящий, чем сулящий блага, -
Ты бледностью своей красноречив:
Беру тебя - будь выбор мой счастлив!

Чаша (Гефсимань)

Когда в движенье вы разгорячитесь -
Для этого ты выпадай смелей -
И он попросит пить, то будет кубок
Готов заранее

- Отравленная чаша. Слишком поздно.
- Еще я не решаюсь пить; потом.

Дай кубок мне; оставь; дай, я хочу.

Голова

Я Клотена башку послал гонцом
Вниз по теченью к матери; залогом
Ее возврата будет труп.

С прекраснейшего в мире корабля
Вершину мачты отрубил! - О Постум!
Где голова твоя?

Завет, договор

Не войнами он разорил страну,
Он войн не вел. В бесславных договорах
Все отдал, что в боях стяжали предки.
Нам мир его накладней, чем их войны.

Как за игрой божится детвора.
Так для любви святыня клятв – игра.

Он пишет прекрасные стихи, произносит прекрасные клятвы и прекрасно их разбивает прямо о сердце своей возлюбленной.

Не верь его признаниям в любви:
Не клятвы, золото пускай он тратит.
Торгуйся с ним и не продешеви.
Бери вперед: потом он не заплатит.

Себя всего я другу заложил,
А друга - злейшему его врагу,
Чтоб денег мне достать. Вот вам письмо:
Бумага эта - точно тело друга;
На ней слова - зияющие раны -
Кровоточат.

Так дорого купив, я вас не выдам.
Но прочитайте мне его письмо.